Как только раздались слова команды: «Унтер-офицеры к люкам, всех наверх на все гребные суда», и унтер-офицеры, разбежавшись по люкам, зычным голосом передали на палубу приказание, команда забыла о присутствии на яхте Высочайших Особ и, подчиняясь уже вкоренившейся привычке, бросилась по расписанию к своим шлюпкам, которые через 1 1
/2 — 2 минуты уже отваливали от борта яхты.Таким образом, первая часть ученья прошла отлично.
Катание на шлюпках производилось по сигналам с яхты. Шлюпки ходили то под веслами, то под парусами, огибая яхту, красиво кренясь от полных парусов.
В 11 часов Государь приказал окончить ученье. По сигналу шлюпки вернулись к борту яхты и подошли к своим талям. По моей команде все шлюпки были подняты на свои места в одно мгновенье, и через две минуты снова царила тишина и спокойствие, а шлюпки висели на своих местах, как будто бы их никогда никто и не спускал на воду.
Весь маневр спуска и подъема, а также и само шлюпочное ученье прошли так плавно, люди работали так отчетливо и без лишней торопливости и суеты, что впечатление получилось прекрасное и с тех пор как Высшие Лица, так и свита ежедневно с нетерпением ждали начала шлюпочного ученья, любуясь общей картиной. Ее Величество делала снимки с различных маневров и потом дарила их с собственноручной пометкой, кому предназначен снимок. Недели через две морской министр адмирал Бирилев без предупреждения сделал полный обход всех помещений яхты, приказав, чтобы никто из начальства его не сопровождал. Выйдя на шканцы после 2-часового обхода до киля[314]
включительно, адмирал по своей всегдашней привычке громко выражать свое мнение, как только показался из люка, начал так: «Ваше Величество, сейчас сделал пробный смотр яхте. Вот это порядок и чистота, вот это яхта!» Дальнейших подробностей не было слышно, так как в это время он приблизился к Государю и продолжал говорить уже тише. Но от хозяев помещений я получил подробный доклад, где был министр, какие вопросы задавал и что вообще говорил, и, таким образом, узнал, что адмирал всюду нашел все в полном порядке и всех благодарил много раз в самых теплых выражениях.Дни плавания шли однообразно почти точно по приведенному мною выше расписанию. Погода держалась, несмотря на осень, отличная и без дождей, что давало возможность Высочайшим Лицам съезжать ежедневно на берег для прогулок и охот. Последняя была весьма скромная, но очень нравилась Государю, привыкшему к обычным Царским охотам, где зверя и птицу выгоняли как бы специально на Его номер. Тут же приходилось показывать уже искусство, что и было дорого Его Величеству, как вообще любителю спорта, а не избиения дичи.
Дней через десять после начала плавания меня глубоко тронула милость Их Величеств, начавших вдруг обращаться ко мне, называя меня по имени и отчеству. Это был верный признак милости, так как обыкновенно ко всем обращались, называя просто по фамилии. Не могу не упомянуть здесь два случая, обрисовывающих хорошо характер Их Величеств.
Зная хорошо характер нашего матроса и необходимость постоянно его подбадривать, я иногда (смеха ради) людям, отличающимся неповоротливостью и ленью, поддавал или рукой по затылку или давал пинка, что вызывало обыкновенно взрыв смеха, и потом такого награжденного команда долго дразнила. Очевидно, это было замечено Государем, потому что как-то неожиданно Его Величество, подойдя ко мне и заговорив, вдруг сказал мне: «Семен Семенович, а Вы порядочно поддаете команде». Очень смутившись, я искренно ответил Государю: «Так точно, Ваше Величество, грешен, но делаю это не по злобе, а для подбодрения лентяев и никогда не позволяю себе так обращаться с достойным матросом». Государь ответил мне на это: «Я сам заметил, что Вы делаете это добродушно и весело, и что это вызывает даже одобрение всей команды. Что ж, пожалуй, Вы правы».
Другой раз, как-то рано утром, часов в 6, я разозлился на какого-то матроса, бывшего на шлюпке, стоящей на левом выстреле, и, находясь на площадке левого парадного трапа, забылся, ударил кулаком по поручню и обругал его самыми неприличными выражениями. Через минут 5 инцидент этот был мною забыт. После завтрака Ее Величество начала говорить со мной о чем-то постороннем, как это часто бывало, а потом неожиданно сказала: «Ах да, я не знала, что вы бываете таким сердитым». Удивленный, я в свою очередь сказал: «Ваше Величество, когда же Вы могли видеть меня сердитым?» И вдруг Ее Величество ответила: «Сегодня утром, когда вы стояли на левом трапе и сердились на кого-то. Я услыхала Ваш голос и выглянула в полупортик и увидала Вас во гневе». Все это было сказано с милостивой улыбкой, а не с упреком. Конфузу моему не было конца, и я сейчас же принес свои извинения, так как мне стало ясно, что я своим криком просто разбудил Ее Величество, которая между тем так нуждалась в спокойном сне.
Тут кстати нужно упомянуть, что Ее Величество из чувства деликатности к Императрице Марии Федоровне не занимала Ее каюту-спальню, а спала в каюте на левом борту в бывшей когда-то каюте Великой Княжны Ксении Александровны.