Император-отрок: Историческая дилогия

Вскоре после обручения Ивана Долгорукова император после охоты, для «отдыха», заехал в усадьбу Горенки. Там ему устроили пышную встречу. Во время стола государю прислуживала старшая дочь Алексея Долгорукова княжна Екатерина и, исполняя в точности строгий приказ своего отца, употребляла все усилия, чтобы привлечь и прельстить государя своею красотой. Княжне почти удалось это. Петр стал интересоваться ею и все чаще и чаще стал бывать в Горенках и проводить там не только дни, но и целые недели. Князь Алексей Григорьевич изобретал всевозможные развлечения и увеселения, чтобы только не скучал его державный гость и «будущий зять». Изящная кокетка-княжна сумела увлечь юного Петра, но только увлечь. Император-отрок не мог полюбить княжну Долгорукову, точно так же, как он не любил княжну Меншикову. Княжна Екатерина даже не особенно нравилась государю. Но когда Долгоруковы посоветовали ему или, скорее, упросили его жениться на княжне Екатерине, он, разочаровавшись в возможности брака с цесаревной Елизаветой, нисколько не задумываясь, изъявил на то согласие. И вот дочь Алексея Долгорукова княжна Екатерина была объявлена невестою государя, и был назначен день обручения.

V

Была осенняя, ненастная ночь; порывистый ветер с мелким дождем рвал и метал. Непроглядная темнота царила на улицах Москвы.

Мрачно смотрели и стены Лефортовского дворца. Там, окруженная пышной роскошью, медленно угасала пятнадцатилетняя великая княжна Наталья Алексеевна, дочь царевича Алексея Петровича. Все усилия вырвать царственную страдалицу из объятий смерти остались тщетны, и знаменитым врачам того времени пришлось сложить свое оружие.

Бледная, с прозрачным, как воск, лицом, с обострившимся носом, с синими кругами около глаз и с почерневшими, пересохшими губами, лежала царевна на своем смертном ложе. Ей было скучно, больно; много людей около нее, но близких не было ни одного. Самым близким, самым сердечным человеком для умирающей был державный брат, император-отрок, но и он не бывал у своей сестры.

Петр увлекся охотой и, несмотря на осеннюю ненастную погоду, проводил все дни в лесу; только одна поздняя ночь загоняла его на ночлег в подмосковную князей Долгоруковых Горенки.

Однако кто-то мельком сказал ему о болезни сестры, и он заволновался, хотел тотчас же бросить охоту и ехать в Москву, но князь Алексей Григорьевич Долгоруков уверил государя, что болезнь великой княжны не представляет никакой опасности. Петр успокоился и остался.

А опасность была большая; не только дни, но и часы жизни царевны Натальи Алексеевны были сочтены.

Сама она сознавала, что ее болезнь, чахотка, неизлечима, что смерть неминуема, но тяжко было ей умирать в пятнадцать лет, когда только начинается жизнь.

Тихо было в слободском дворце; все погружено в глубокий сон; дремала, сидя в кресле около больной царевны, ее камер-фрау. Не спала только одна бедняжка-царевна; она, широко открыв свои большие глаза, с ужасом смотрела на большой портрет своего великого деда, Петра I, висевший против ее кровати, и ей казалось, что грозный дедушка-император пришел за нею с того света и манит ее своею могучей, мозолистой рукой.

– Не пойду, голубчик-дедушка! Не пойду я с тобой. Я не хочу умирать, не хочу. Мне надо жить… для брата надо жить. Без меня Петруше худо будет жить на свете, некому будет пожалеть и вразумить, – шептали посиневшие губы умирающей царевны, но тут же она подумала:

«Да ведь это – дедушкин портрет. Чего я испугалась? Мне все какие-то страсти представляются. Видно, я скоро умру… Ах, как мне хочется повидать Петрушу!.. Да Долгоруковы ни на шаг не отпускают его от себя. Погубят они Петрушу, погубят!.. Забыл меня Петя, совсем забыл. Да до меня ли ему теперь? Лес, охота, красавица княжна Екатерина – вот что теперь занимает его. Утром непременно пошлю за Петрушей. Мне не хочется умирать, не повидав его. Ох, как больно грудь!.. Камень душит».

Умирающая царевна закашлялась; это разбудило крепко уснувшую камер-фрау; она поспешно вскочила с кресла и бросилась подавать Наталье Алексеевне успокоительное питье. Это несколько успокоило больную царевну, и она заснула тревожным, лихорадочным сном.

Рано проснулась Наталья Алексеевна, едва стало рассветать. Она раскрыла глаза и испуганно вскрикнула: перед нею стояла старица-инокиня с бледным, исхудалым лицом, на котором заметны были следы слез; это была царица-инокиня Евдокия Федоровна; она прибыла из своей обители навестить умирающую внучку.

– Бабушка, вы… вы?!

– Прости, внучка-царевнушка, напугала, видно, тебя я, старая! – тихо проговорила царица, поднося к своим губам исхудалую, прозрачную руку царевны.

– Спасибо, что не забыли меня…

– Недужится тебе, голубка моя? Все ты хвораешь?

– Умру я скоро, умру, – печально промолвила Наталья Алексеевна, и в ее голосе были слышны слезы.

– Что ты, ластушка моя, что ты, царевнушка? В твои-то годы да умирать!

– Не хочется мне умирать, бабушка, не хочется, да только уж очень хворость меня замучила. А к хворости еще тоска смертельная. Хоть бы вы, бабушка, помолились за меня.