ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I

С грузом античного образования и новейших идей Александр вступает в жизнь. «Она его встретила не то чтоб сурово, а как-то двусмысленно. Бабушкин внук, он был вместе с тем сыном своего отца и встал в очень неловкое положение между отцом и бабушкой». То были два двора, два мира. В Гатчине Александр слушал воинские команды, суровые слова, а вечером, вернувшись в Петербург, попадал в салон императрицы. «Вращаясь между двумя столь непохожими дворами, Александр должен был жить на два ума, держать две парадные физиономии, кроме ежедневной домашней… Какая школа для выработки натянутости, осторожности, скрытности, неискренности, и как она мало была похожа на аудитории Лагарпа и Муравьева!…» Такие условия не могли выработать открытого характера. Его обвиняли в двоедушии, притворстве, в наклонности казаться, а не быть. Несправедливо. «Александр не имел нужды притворно казаться тем, чем хотел быть, он только не хотел показаться тем, чем он был на самом деле», – считает В. О. Ключевский.

«Природа одарила его добрым сердцем, светлым умом, но не дала ему самостоятельности характера, и слабость эта, по странному противоречию превращалась в упрямство. Он был добр, но при этом злопамятен; он не казнил людей, а преследовал их медленно со всеми наружными знаками благоговения и милости; о нем говорили, что он употреблял кнут на вате. Скрытность и притворство внушены были ему – и кем? – воспитателем его Лагарпом, образом жизни и Екатериной II» – так писал об Александре I В. Греч.

Двусмысленность его положения усугублялась еще и желанием бабки отстранить сына от престола. И хотя Александр категорически отказался посягнуть на права отца, отношения их были полны недоверия: «Они оба были не правы, и оба не виноваты».

Со смертью Екатерины кончилась эта двусмысленная жизнь, она заполнилась однообразными, но очень суровыми тревогами. Александр назначается военным губернатором и шефом Семеновского полка. К отцу он испытывает чувство симпатии и уважения, особенно в первые дни, когда подул ветер перемен. Но и побаивается его, опасаясь всякого рода упущений среди многих дел, ему поручаемых. Это держит его в постоянном напряжении и даже в страхе что-то сделать не так и вызвать недовольство раздраженного и требовательного отца.

«Александр, – пишет Саблуков, – будучи близорук и туг на ухо, тем более опасался сделать ошибку и не спал из-за этого ночей. Оба великих князя ужасно боялись отца и, если казался сколько-нибудь сердитым последний, бледнели, как мертвецы, и дрожали, как осиновые листья».

В. О. Ключевский: «Он не вынес ни привычки, ни любви к процессу труда, отсюда идиллический взгляд на ход людских дел… Он не знал ни степени опасности врагов, ни степени силы препятствий; его первые попытки обыкновенно охлаждались, неудачи вызывали досаду, но досаду не на себя, а на жизнь и людей. Нерешительность, происходившая от испуга перед препятствиями, сопровождалась унынием, наклонностью опускать руки, легкою утомляемостью… 18 лет от роду великий князь уже чувствовал себя усталым и мечтал о том, как бы впоследствии, отрекшись от престола, поселиться с женой на берегу Рейна и вести жизнь частного человека в обществе друзей и в изучении природы. Досада, неудачи, преждевременное утомление вызывали раздражение, и Александр чем дальше, тем нетерпеливее относился к своим неудачам и к возражениям, какие он встречал в своих сотрудниках. Это все вытекало из коренного недостатка, я не скажу природы, а его характера, т. е. того, что сделало воспитание. Изобилие чувства и воображения при недостаточном развитии воли – все это соединилось в то настроение, в какое попал Александр с 1815 года и которое около того же времени получило название разочарование; проще говоря, это – нравственное уныние… Он не столько любил людей, сколько старался, чтобы они его любили; больше расположен осыпать милостями, чем награждать по заслугам».