Император Павел I

Постоянное стремление дать силу указам Петра Великого, поступать в его духе сообщали известную твердость, правильность и спокойствие, тем более что это следовало духу Петра и не было мертвым рабским подражанием».

Избавившись от бироновщины, Россия пришла в себя. На высших местах управления встали русские люди, и если даже на второстепенное место назначали иностранца, то императрица спрашивала: «Разве нет русского?» С правления Софьи никогда на Руси не жилось так легко и спокойно:

«Нравы смягчаются, к человеку начинают относиться с большим уважением, умственные интересы начинают находить более доступа в обществе, появляются начатки отечественной литературы…

Умная и добрая, но беспорядочная и своенравная, которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и, тоже по русскому обычаю, все оплакивали по смерти».

Лишенный материнской ласки и тепла, Павел был очень привязан к Елизавете. Он часто вспоминал свою бабушку и с душевной болью рассказывал о ней Порошину: «Обуваючись, изволил мне Его Высочество с крайним сожалением рассказывать о кончине покойной Государыни Елизаветы Петровны. В каком он тогда был унынии, и сколько от него опасность живота ея, и потом кончину не таили, какое он однако ж имел болезненное предчувствие и не хотел пристать ни к каким забавам и увеселениям. Потом изволил рассказать, как при покойном Государе Петре Третьем ездил в крепость, в Соборную церковь, и с такою печалию видел гробницу, заключающую в себе тело Августейшей и им почти боготворимой Бабки своей».

* * *

Большинство встретили мрачно новое царствование: знали характер нового государя и не ждали ничего хорошего.

С. Соловьев

Петр Федорович, по совету новгородского митрополита Дмитрия Сеченова, «все время находился у постели умирающей императрицы и был внимателен к ней. Он плакал у ее изголовья и не отходил от нее ни на шаг до самой ее смерти. Передавая ему царство, она просила его только позаботиться о маленьком сыне его, Павле, но это напоминание не было вызвано намеренной невнимательностью Петра Федоровича к сыну». И если не как внимательный отец, то как добрый человек он был к нему расположен. Присутствуя на его экзаменах и прослушав его ответы, Петр Федорович обратился к своим немецким родственникам со словами: «Господа, говоря между нами, я думаю, этот плутишка знает эти предметы лучше нас!» И хотя он редко видел сына, считал его «добрым малым».

Сразу же после присяги государь в окружении толпы голштинцев удаляется к себе. Не пытаясь скрыть охватившую его радость, Петр приглашает всех к столу. Русских немного: Воронцовы, Трубецкие, Шуваловы, Мельгунов и вездесущий Волков. Зато немцы густо облепили огромный стол. Они гоготали над солдатскими шутками, довольно хлопали друг друга по плечу и с удовольствием пили за здоровье «дорогого Питера». Рядом с императором сидела улыбающаяся Елизавета Воронцова с раскрасневшимся, тронутым оспой миловидным лицом. Многие ожидали, что после воцарения Петр III заточит жену в монастырь и женится на Воронцовой. «Положение ее весьма опасно», — писали о Екатерине иностранные послы в своих донесениях.

Петр встал, шум утих, и страстный поклонник прусского короля предложил тост за Фридриха II. Немцы зашумели, дружно захлопали и заорали: «Виват!» Русские смущенно переглянулись — Россия находилась в состоянии войны с Пруссией.

В эту же ночь тайно выехал в Ригу любимец императора полковник Гудович. Он вез личное послание Петра к его кумиру. Сообщая о кончине «дорогой тети Эльзы», Петр писал: «Не хотели мы промедлить настоящим письмом, Ваше Величество о том уведомить, в совершенной надежде пребывая, что Вы по имевшейся вашей с нашим престолом дружбе, при новом положении ее возобновите. Вы изволите быть одних намерений и мыслей с нами, а мы все старания к этому приложим, так как мы очень высокого мнения о Вашем Величестве».

Радость Фридриха II была безмерной.

— Благодарю Бога, Пруссия спасена! — воскликнул он, прочитав письмо.

Полковник Гудович был обласкан и награжден высшим орденом Черного Орла. А в середине февраля в Петербург прибыл личный посланник короля, двадцатишестилетний полковник барон фон Гольц. Инструктируя его перед отъездом, Фридрих II возбужденно ходил по кабинету и говорил:

— Помни, Вильгельм, главное — немедленное прекращение войны. Сегодня, когда русские стоят в Померании и в Пруссии, мир надо заключать на любых условиях. Может быть, потом мы уговорим их убраться, а сейчас нам нужен мир любой ценой!

В конце марта для мирных переговоров прибыл граф Шверин, а уже 24 апреля был подписан мирный договор. Пруссии возвращались все ее земли, занятые русскими войсками, — победители добровольно уступали поверженному врагу плоды своих побед! Фридрих II был поражен! Необдуманный шаг императора вызвал возмущение во всех слоях общества, даже его немногочисленные сторонники были убеждены, что Восточная Пруссия должна отойти к России.