Император Павел I

Фридрих II в беседе с французским послом Сегюром по поводу случившегося сказал: «По справедливости императрице Екатерине нельзя приписать ни чести, ни преступления этой революции: она была молода, слаба, одинока, она была иностранка накануне развода, заточения. Орловы сделали все; княгиня Дашкова была только хвастливою мухой в повозке. Екатерина не могла еще ничем управлять, она бросилась в объятия тех, которые хотели ее спасти. Их заговор был разрассуден и плохо составлен; отсутствие мужества в Петре III, несмотря на советы храброго Миниха, погубило его; он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок, которого отсылают спать».

В эти критические дни, по свидетельству очевидцев, Екатерина держалась «спокойно, величаво, но с необычайной осмотрительностью, хладнокровием и присутствием духа». Теперь, когда она достигла цели, к которой стремилась всю жизнь, ей необходимо было доказать, что престол принадлежит ей по праву, что она умеет царствовать. Поражают ее удивительная работоспособность и трудолюбие — рабочий день длится 14–15 часов. В. О. Ключевский: «С терпением и настойчивостью старается она дойти до всего своим умом, во всем разобраться, не стесняется и спросить, если чего не знает. День ее расписан по часам, это поражает приближенных, не имевших понятия о систематическом труде.»

Заведен был строгий порядок времяпрепровождения, не требовались строгие нравы, но обязательны были приличные манеры и пристойное поведение. Вежливая простота обращения самой Екатерины даже с дворцовыми слугами была совершенным новшеством после обычной грубости прошедшего времени… Во всем видна ее личная инициатива, желание принести пользу, действовать справедливо. Она полна оптимизма и веры в свой талант и даже в свою непогрешимость. Удивительно ее умение обращаться с людьми всех возрастов, характеров и состояний, она умеет обворожить и превратить в своего союзника даже недруга. Бесподобно ее умение слушать терпеливо и внимательно всякий вздор, угадывать настроение, робкие или не находившие слов мысли собеседника, и она шла им на подмогу. Это подкупало, внушало доверие, располагало к откровенности — собеседник чувствовал себя легко и непринужденно, словно разговаривал сам с собой. Она умела изучать сильные стороны людей, им об этом подсказывать и направлять их на общую пользу… В этом умении дать человеку почувствовать, что в нем есть лучшего, тайна неотразимого обаяния, какое, по словам многих, они испытывали, общаясь с императрицей…

Удержать власть часто бывает труднее, чем ее завоевать. Совершив двойной захват власти, Екатерина хорошо понимает шаткость своего положения: многие полагают, что она должна быть регентшей при сыне, и каждый из заговорщиков считает, что он достоин особого положения и внимания императрицы. О незавидном ее положении в первые дни переворота сообщали иностранные послы.

Французский посол де Бретейль: «…она должна выслушивать и в большей части случаев следовать мнениям этих отъявленных русаков (заговорщиков), которые, чувствуя выгоду своего положения, осаждают ее беспрестанно, то для поддержания своих предрассудков относительно государства, то по своим частным интересам. В больших собраниях при дворе любопытно наблюдать тяжелую заботу, с какою императрица старается понравиться всем, свободу и надоедливость, с какими все толкуют ей о своих делах и о своих мнениях. Зная характер этой государыни и видя, с какой необыкновенной ласковостью и любезностью она отвечает на все это, я могу себе представить, чего ей это должно стоить; значит, сильно же чувствует она свою зависимость, чтобы пережить такое…»

А бывший император, расставшись без сопротивления с властью, не осознав своего положения, продолжает цепляться за жизнь. Как видно из писем Екатерине, он добивается возможности уехать в Киль вместе с Елизаветой Романовной, просит снять караул из его комнаты, прислать арапа Нарцисса, собачку и скрипку. Письма оставались без ответа: императрица искала любой предлог, чтобы удержать пленника в своих руках и воспрепятствовать его отъезду. Но как пойдут события дальше, не знала ни она, ни он.

С тем большей энергией Екатерина принялась за обработку общественного мнения. Этой цели был призван служить так называемый «Обстоятельный манифест о восшествии ее императорского величества на всероссийский престол». Это был удивительный, противоречивый и отчасти загадочный документ. Датированный 6 июля, напечатанный лишь 13 июля, он не вошел в Полное собрание законов Российской империи.

Повторив уже известные обвинения в адрес Петра III («потрясение и истребление» православной церкви, заключение мира с Пруссией, плохое управление), манифест дополняет их новыми: неуважением к покойной Елизавете Петровне, намерением убить Екатерину и устранить от наследования Павла Петровича. Другой мотив — уверение в том, что императрица не имела «никогда ни намерения, ни желания таким образом воцариться», но совершила это, дав согласие «присланным от народа избранным верноподданным». Воцариться ценой отречения или жизни супруга?