Император Павел I

Как только Иван Андреевич, понимавший цену образования, узнал об их открытии, он в числе первых подает прошение о зачислении Дениса и старшего сына Павла в гимназию. Способный Денис быстро делает успехи, особенно в языках — ему поручают произнести речь на латинском во время торжественного акта.

В 1758 году директор гимназии отбирает десять лучших учеников и везет в Петербург ко двору. Среди них были три будущие знаменитости: Яков Булгаков, Денис Фонвизин и Григорий Потемкин. «Столица очаровала своими ласками и любезностью, своим блеском и великолепием», — вспоминает позднее Денис Иванович. Их представили бессменному куратору университета, покровителю наук и искусств И. И. Шувалову. Знаменитый вельможа встретил гимназистов ласково и по «какому-то странному совпадению подвел одного из них к присутствующему здесь М. В. Ломоносову, словно предугадывая, что ученик изберет литературное поприще». «…Взяв меня за руку, — вспоминает Фонвизин, — подвел к человеку, которого вид обратил на себя мое почтительное внимание. То был бессмертный Ломоносов. Он спросил меня, чему я учился. «По латыне», — отвечал я. Тут начал он говорить о пользе латинского языка с великим, правду сказать, красноречием…»

Были они и во дворце на куртаге, так поразившем их своим великолепием. Но наибольшее впечатление на мальчика произвел театр, страстным поклонником которого он остался на всю жизнь. «Ничтожная пьеса показалась ему высоким произведением гения, а актеры — великими людьми. Понятна его радость, что первые актеры петербургской труппы Волков и Дмитриевский вхожи в дом его дяди, и понятна та нетерпеливая поспешность, с которой он старался познакомиться и сблизиться с корифеями сцены, считая это великим для себя благоприобретением…»

В 1762 году Фонвизин с отличием закончил гимназию и был переведен в студенты. Но учиться дальше ему не пришлось — по обычаю того времени он с детских лет был записан в гвардию и произведен в сержанты. «…Но как желание мое было гораздо более учиться, нежели ходить в караулы на съезжую, то уклонялся я, сколько мог, от действительной службы. По счастию моему, двор прибыл в Москву, и тогдашний вице-канцлер взял меня в иностранную коллегию переводчиком капитан-поручичья чина, чем я был доволен. А как переводил я хорошо, то покойный, тогдашний канцлер важнейшие бумаги отдавал именно для перевода мне».

Еще в гимназии он «получил вкус к словесным наукам» и по заказу книгопродавца делал переводы басен Гольберга, аббата Терассона и трагедии Вольтера «Альзира». «Склонность моя к писанию являлась еще в младенчестве, и я, упражняясь в переводах на Российский язык, достиг до юношеского возраста…» «…Природа дала мне ум острый, но не дала мне здравого рассудка, — вспоминал о тех годах писатель. — Весьма рано проявилась во мне склонность к сатире. Острые слова мои носились по Москве; а как они были для многих язвительны, то обиженные оглашали меня злым и опасным мальчишкою… Молодые люди! Не думайте, чтобы острые слова ваши составили вашу истинную славу; остановите дерзость ума вашего и знайте, что похвала, вам приписываемая, есть для сердца сущая отрава; а особенно если чувствуют склонность к сатире; укрощайте ее всеми силами вашими, ибо и вы без сомнения подвержены будете одинаковой судьбе со мною. Меня скоро стали бояться, потом ненавидеть; и я вместо того, чтобы привлечь к себе людей, отдалил их от себя и словом и пером… Сердце мое, не похвалясь скажу, предоброе. Я ничего так не боялся, как сделать кому-нибудь несправедливость, и для того ни перед кем так не трусил, как перед теми, кои от меня зависели и кои отомстить мне были не в состоянии…»

Будущий драматург был не лишен актерского таланта. «Я забыл сказать, что имел дар принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей», — замечает Фонвизин.

Служба переводчика с латинского, французского и немецкого соответствует потребностям души и желаниям талантливого юноши. Он успешно выполняет и некоторые дипломатические поручения. Казалось, лучшего не надо было желать, но вскоре судьба его переменилась. Иван Перфильевич Елагин, всесильный кабинет-министр императрицы, любитель словесности и театра, славившийся «витийством на русском языке», обратил внимание на переводчика Вольтера. И 8 октября 1763 года последовал высочайший указ: «Переводчику Денису Фонвизину, числясь при иностранной коллегии, быть для некоторых поручений при нашем статском советнике Елагине, получая жалование из оной коллегии».

Елагин с первого знакомства высоко оценил дарование Фонвизина, а восхищенный им юноша «полюбил его за разум, просвещенный знаниями, за доброе по природе сердце, за его твердые правила честного человека».