Император Всероссийский Николай II Александрович

Во время обсуждения и в первые недели после опубликования манифеста современники склонны были расценивать его как конституцию. Но, строго говоря, таковой он не был. По сути, это была очередная декларация намерений правительства. Правда, на этот раз заявленные планы преобразований включали все основные требования оппозиции: гражданские свободы (неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний, союзов), признание думы не законосовещательным, а законодательным органом. Однако для того, чтобы все это стало действительностью, надо было еще разработать соответствующие законы. В этой ситуации многое зависело от того, какую окончательную форму примут планируемые преобразования, а в конечном итоге – от воли императора, без подписи которого не мог быть реализован ни один закон. А сам он с самого начала относился к манифесту именно как к конституции. Более того, при обсуждении текста император не пытался обойтись минимальными уступками. Эту свою позицию он объяснял тем, что предпочитает «давать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки прийти к тому же».

Решение далось Николаю II очень тяжело. «Ужасные дни», «страшное решение», писал он матери. Но после того как это решение было принято, он не считал себя вправе отказываться от данного слова. Принимая в декабре представителей монархических организаций, чуть ли не требовавших от монарха отмены манифеста и подтверждения незыблемости самодержавия, император сказал: «Манифест, данный Мною 17 октября, есть полное и убежденное выражение Моей непреклонной и непреложной воли и акт, не подлежащий изменению».

И со всей присущей ему аккуратностью и пунктуальностью монарх принялся за исполнение тех мер, сторонником которых не был. В правительстве началась разработка закона о выборах в Государственную думу (он был подписан в разгар московского восстания, 11 декабря), была объявлена амнистия политическим заключенным, введены новые правила о печати (упразднявшие предварительную цензуру), резко сокращены размеры выкупных платежей для крестьян. Николай II не отстранился от готовящихся преобразований, не пустил дело на самотек. Вновь образованное объединенное правительство – Совет министров во главе с Витте – заседал каждую неделю, и не где-нибудь, а у императора, который принимал активное участие в обсуждении новых законов.

Самым болезненным для Николая II, конечно, оставался вопрос об ограничении его власти. Одним из следствий манифеста 17 октября была необходимость изменения Основных законов империи, первая статья которых гласила: «Императору Всероссийскому принадлежит самодержавная и неограниченная власть». «Вот – главный вопрос… – сказал Николай II на первом же совещании, посвященном его обсуждению. – Целый месяц я держал этот проект у себя. Меня все время мучит чувство, имею ли я перед моими предками право изменить пределы власти, которую я от них получил. Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца. Но я не убежден в необходимости при этом отречься от прав и изменить определение верховной власти, существующее в статье I Основных законов уже 109 лет… Уверен, что 80 процентов народа будут со мною. Это дело моей совести, и я решу его сам». Через три дня император вычеркнул слово «неограниченная», оставив лишь «самодержавная».

Безостановочно и последовательно Николай II реализовывал положения манифеста. В то же время ему не раз приходилось сдерживать увлекающихся, подталкивать растерявшихся. При разработке закона о выборах в Государственную думу он выступил категорически против предлагаемой некоторыми сановниками четыреххвостки (так в просторечии называли общие прямые равные и тайные выборы). Допустить такие выборы при отсутствии не только политической зрелости, но и элементарной грамотности у основной массы избирателей император не мог – это значило бы ввергнуть страну в неуправляемый хаос. «Бог знает, как у этих господ разыгрывается фантазия», – писал он матери 8 декабря 1905 года.

Но не поддержал он и Витте, который после московского восстания резко переменил свои взгляды. «Теперь он хочет всех вешать и расстреливать. Я никогда не видал такого хамелеона», – говорил по этому поводу Николай II. Предложение Витте не допускать публичных заседаний Думы, так как «невежественная публика» забросает министров «мочеными яблоками да ревущими кошками», не нашло поддержки у императора. Заседания Думы не только остались публичными, но публиковались и их стенографические отчеты.