Император вынимает меч

Уже смеркалось, когда затих звон стали. Жалкие остатки римского войска бежали в Канузий, где объединились под началом юного трибуна Публия Сципиона. Карфагеняне дотемна подбирали раненых сотоварищей и добивали истекающих кровью врагов. Затем они отправились в лагерь, славя своего полководца и свою же доблесть. Их потери были невелики, но почти каждый второй воин имел рану.

Ганнибал, сидя подле шатра, выслушивал здравицы от генералов. Одним из последних объявился шатающийся от усталости Махарбал. В руке генерала был вместительный кубок, наполненный, понятно, отнюдь не водой.

— Славься, Ганнибал! Ты лучший из всех! — провозгласил старый рубака. — Завтра на Рим?

Пуниец покачал головой.

— Нет.

Тогда Махарбал презрительно сплюнул — прямо на дорогой ковер.

— Мне жаль тебя, Ганнибал! Ты мог бы послать меня к Риму и через пять дней пировать на Капитолии. Боги даровали тебе великий дар — побеждать, но забыли научить тебя пользоваться плодами своих побед.

— Это мы посмотрим! — со значением сказал Ганнибал.

Махарбал ничего не ответил и лишь покачал головой. По своему обыкновению он был уже пьян…

6.6

Невиданный достаток посетил Гуаньдун с тех пор, как повелитель Цинь распространил свою благодатную власть на всю Поднебесную. Рынки Сяньяна заполнились товарами со всех сторон света. Здесь торговали скакунами и собаками, выращенными варварами с севера. Купцы из Чу доставляли слоновую кость, носорожью кожу, цветные перья и краски, добытые у племен, заселяющих южную оконечность земли. С востока, из покоренных Ци и Янь везли соль и морскую рыбу, дикие народы, проживавшие на западе, поставляли овечьи шкуры и великолепные бунчуки. Обитатели Тянься наслаждались достатком и славили своего повелителя. Его имя произносилось в молитвах наравне с именами богов и создателей мира, фанши приносили жертвы, моля Небо о долгих годах жизни для солнцеликого Цинь Ши-хуана. Сам же он не желал слышать ни о каких долгих голах, сам он желал здравствовать вечно.

— Я боюсь Смерти! — шептал себе император, оставаясь один. — Я боюсь… Боюсь…

Он желал жить вечно, подобно Тянь-ян или его холодной тени. Это было законным желанием, ведь разве император не такое же светило, как Луна или Солнце, и разве он не превосходит своим светом мерцающий жемчуг звезд?

После памятного разговора с чародеем Ань Ци-шэном Ши-хуан оказался во власти мечты достичь островов, населенных небожителями и испить там чудесный эликсир бусычжияо. Император стал рабом это своей мечты.

Он послал на поиски островов корабли с чистыми сердцем детьми. Когда ж те вернулись ни с чем, а капитаны, пав ниц, доложили, что ветра и акулы не дают пройти к заветным островам, Ши-хуан послал корабли вновь. Устраняясь от государственных дел, император из года в год спешил к морю Ланье в слепой надежде, что в этот раз судьба смилуется над ним и он обретет вожделенное бессмертие. Он пил варево, изготавливаемое искусным чародеем Сюй-ши, внимал его бормотаниям и ждал возвращения кораблей. Но корабли возвращались ни с чем: злые течения и ветры не пропускали их, хотя капитаны клялись Небом, что видели блистающую золотом вершину Пэнлао. И силы от эликсира Сюй-ши почему-то тоже не прибывали, хотя маг уверял, что варил его в точном соответствии с заповеданными рецептами.

За последние годы Ши-хуан здорово сдал. И прежде не отличавшийся крепким здоровьем, он постепенно превращался в развалину, страдающую от многих болезней. У него все чаше ныла рука, болело колено, а грудь сдавливал огненный ком. Императора словно покинула сила, что питала его изнуренное страхом тело все то время, пока он лелеял мечту погрузить руки в теплые волны моря Ланье. Он исполнил заветную мечту и увидел солнце, поднимающее свой лик прямо из морской бездны. Он ждал, что это солнце подарит ему силу и вечную жизнь, но этого не произошло, что стало ударом для Ши-хуана. Когда-то деятельный, он стал апатичен ко всему, что его окружало. Он перестал интересоваться делами державы, полностью переложив их на плечи приближенных, он едва появлялся на людях, отказывая в свидании лаже ближайшим своим слугам, даже членам семьи. Он стал маниакально подозрителен, не желая видеть подле себя даже тех слуг, что должны были присутствовать подле Тянь-цзе согласно правилам, им же установленным. Единственные люди, кому император хоть сколько-то доверял, были евнухи, какие впервые появились в его окружении после бунта, предпринятого Лао Аем.