Император вынимает меч

Тогда Ин Чжэн не особо вник в причины этого возмущения, в его перепуганном сознании отложилось лишь одно — Лао Ай хотел свергнуть его, Ин Чжэна, чтоб возвести на престол своих ублюдков, прижитых от незаконной связи с матерью-царицей. С тех пор Ин Чжэн сделал для себя важный вывод — стать ближайшим сановником мог лишь человек, не имевший семьи, человек, для которого семью заменяла священная особа Тянь-цзе, человек не имеющий будущего в потомстве, ради которого можно дерзнуть покуситься на трон. Таковыми людьми были евнухи, обладавшие немалой властью через царских жен и наложниц, каким кастраты выказывали особенное почтение. По желанию Ин Чжэна евнухи стали ближайшими слугами повелителя, оттеснив от трона властолюбцев-цэши и бряцающих доспехами генералов.

Сейчас самым доверенным из евнухов императора, а значит, и из приближенных вообще был Чжао Гао, человек низкого происхождения и низких помыслов. Чжао Гао утратил мужскую доблесть по собственной воле, ибо мечтал сделать карьеру, что ему и удалось, ведь человеком он был хитрым, расчетливым и беспринципным. Начал он с того, что подавал императору воду. Теперь же он ведал всей канцелярией, и лишь от его воли зависело, допустить или нет посетителя пред светлые очи Тянь-цзе.

И лишь одному Чжао Гао, чье благополучие всецело зависело от расположения повелителя, Ши-хуан доверял — доверял в той мере, что мог повернуться спиной и даже позволить подрезать волосы, когда длина их становилась больше положенной.

— Этот не предаст! — бормотал Ши-хуан, заглядывая в честные, по-собачьи преданные глаза кастрата.

Император доверял лишь одному Чжао Гаю и более никому.

Ли Сы, чьи советы столь способствовали возвышению Цинь, был предан, но примеры Лао Ая и Люй Бу-вэя научили Ши-хуана осторожно относиться к умникам, способным предать не ради выгоды, а по прихоти своих химерических мечтаний. Книжники твердили о совершенстве, не желая сознаться себе в том, что ни человек, ни мировое устройство никогда не смогут достичь абсолютного совершенства. Ши требовали совершенства от того, кому до полного совершенства не хватало единственного — бессмертия. И потом Ши-хуан не доверял ученым-чиновникам, и не любил их.

Такое же чувство — недоверия и потому неприязни — император испытывал к своим генералам — людям, поставившим на колени пред Цинь все соседние племена и народы. Ши-хуан жаловал и отличал их, щедро наделяя землями и тысячами семейств, но доверия к полководцам не испытывал. Генералы были популярны среди шицзу, единственной силы, с какой императору приходилось хоть сколько-то считаться. И первым среди всех был Мэн Тянь, какому Ши-хуан не доверял более прочих.

Семья, она тоже вызывала неприязнь у Ши-хуана. Он не испытывал теплого чувства к людям, единственное достоинство которых заключалось лишь в том, что в их жилах текла кровь такая же, как у Ши-хуана, холодная и гнилая. Император имел несколько жен и бессчетное множество наложниц, которые подарили ему два десятка сыновей — точного их числа император не знал. Но ни жены, ни наложницы, ни сыновья не грели холодное, вздрагивающее от ужаса сердце Ши-хуана. Все они желали лишь одного — достатка и власти. Никто из них не любил императора: Ши-хуан был уверен в этом. Никто! От них веяло раболепием и равнодушием. От всех, даже от сыновей, которых император видел преемниками своей власти, если конечно…

Ши-хуану не хотелось думать о том, что будет, если ему не удастся испить вожделенного бусычжияо. Не хотелось!

Окруженный сотнями и тысячами людей, низко склоняющих голову, император был одинок. Одиночество окружало Ши-хуана шелестом невидимых ночных крыл. Одиночество и страх.

Император как мог, гнал прочь этот страх, окружая покои телохранителями и глотая чудесные снадобья, возвращающие по заверениям фанши молодость и силу, но не мог избавиться от него.

Император как мог, гнал одиночество, но оно подступало вновь и вновь тысячью равнодушно-улыбчивых лиц, бесконечными покоями и коридорами нового дворца, какой Ши-хуан повелел построить вместо прежнего, что казался императору недостаточно подобающим его величию.

Нареченный Эфангуном, дворец представлял комплекс грандиозных строений из дерева и камня. Покои были отделаны с невиданной роскошью, одного золота для золочения было израсходовано десять тысяч цзиней, а серебра — втрое больше. Дерево для дворца свозилось со всех бескрайних просторов Поднебесной, камень — из лучших рудников, драгоценные безделушки — со всех сторон света. Части дворца соединялись между собой крытыми галереями — так пожелал император, не желавший, чтобы подданные могли его лицезреть. Галереи были протянуты по воздуху, чтобы ни один безумец не мог дотянуться дерзновенной рукой до Сына Неба.