— Господин Белозеров! — Я поклонился.
— Господин Барятинский! — Всеволод Аркадьевич ответил на поклон. — Слышал, что вы покинули медпункт. Как ваше здоровье?
— Благодарю, прилично, — сказал я. — С лёгкой руки госпожи Нарышкиной рана почти зажила.
— Очень рад, что всё так благополучно обошлось, — кивнул Всеволод Аркадьевич. — Не уделите мне немного времени?
Кабинет, куда привёл меня Всеволод Аркадьевич, оказался крохотным — не больше моей комнаты в жилом корпусе. Объём скрадывали шкафы с многочисленными томами. Для того, чтобы сесть за стол, учителю пришлось протискиваться боком. Однако его это, похоже, ничуть не смущало.
— Прошу, — указал он на единственный стул для посетителей.
Я сел. Стул — скрипнул. Всеволод Аркадьевич опустился в вытертое кожаное кресло, которое выглядело так, будто прошло долгую и печальную дорогу вниз от императора, через ректора и его секретаря, до Всеволода Аркадьевича.
На столе лежало немного бумаг, пресс-папье, стояла пепельница. Всеволод Аркадьевич достал из ящика стола сигару, вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами — мол, курите, не возражаю.
Чиркнула спичка, по воздуху пополз терпкий аромат недорогого табака.
Сбоку на столе стоял мраморный «глобус». Такой же, как у деда. Я помнил, что он служит индикатором магии. Наверное, такие тут есть у всех учителей и наставников. Этой ночью «глобусы», должно быть, сверкали, как новогодние гирлянды.
— Я подумал, — сказал между затяжками Всеволод Аркадьевич, — что лучше будет перевести наш разговор в неформальную сферу. Видите ли, Константин Александрович… У многих в академии есть вопросы касаемо событий минувшей ночи.
— Да, у меня они тоже есть, — кивнул я. — Первый: что это вообще было?
Всеволод Аркадьевич посмотрел на меня с удивлением. Затянулся ещё раз, стряхнул пепел в пепельницу.
— Осмелюсь спросить… Вы не помните?
— Прекрасно помню всё, — отрезал я.
— И что же именно вы помните?
— После игры я… пошёл прогуляться перед сном. — Ну, назовём это так, не признаваться же, что из непонятных соображений отправился следить за Кристиной. — Остановился у Башни-руины. И тогда она… — Вот тут я начал чувствовать себя идиотом. — Она превратилась в огромного каменного человека и попыталась меня убить.
Всеволод Аркадьевич поперхнулся дымом и долго кашлял. На глаза его навернулись слёзы.
— Прошу прощения, — просипел он и затушил сигару в пепельнице. — Прошу простить. Что сделала Башня-руина?
— Вы услышали, — буркнул я. — Знаю, как это звучит. Но я видел то, что видел. Конечно, башне не самой вздумалось превратиться в чудовище и напасть на меня. Я не ребёнок, это мне понятно. Кто-то воздействовал на неё магией, вот что я хочу сказать.
Всеволод Аркадьевич задумчиво смотрел на меня сквозь последние клубы дыма, поднимающегося от пепельницы.
— Кгхм, — сказал он.
— Не верите, — констатировал я.
Историю с водоворотом лучше даже и не начинать рассказывать. От башни хоть развалины остались, а с воды — какой спрос?
— Видите ли, Константин Александрович, — медленно, тщательно подбирая слова, заговорил Всеволод Аркадьевич. — Даже если я вам поверю, это не отменяет фактов. А факты таковы. Вчера ночью вы не вернулись вовремя в жилой корпус. Я находился здесь. — Всеволод Аркадьевич постучал пальцем по столу. — Поэтому заметил несколько вспышек белой магии и даже сумел их локализовать.
Ч-чёрт! Вот сейчас я окончательно уверился в том, что цепь стала продолжением меня. Используя её вчера, даже не задумался о том, что активация личного оружия вряд ли проходит по разряду «бытовая магия второго уровня». То есть, в каком-то смысле она, возможно, и бытовая. Но однозначно не второго уровня.
— Я не придал этому большого значения, — продолжил Белозеров. — Белая магия — не то, из-за чего следует беспокоиться. К тому же мне было известно, что в корпус не вернулась и госпожа Алмазова. Всё это, разумеется, нарушение устава и должно караться, но… я тоже когда-то был молодым. И прекрасно понимаю, что такие яркие индивидуальности, как вы двое, обязаны притягиваться.
Судя по ощущениям, я краснею. Что это, мать твою, такое, Константин Багрянорожий?! Сообщаю новости: Алмазова пыталась тебя убить!
Впрочем, для юношеских гормонов аргумент был — такой себе.
Всеволод Аркадьевич же лишь кивнул, посмотрев на побагровевшего меня, и продолжил:
— Я ждал, полагая, что вы сотворили для дамы букет цветов, или ещё что-нибудь в этом духе. И надеялся, что никто из наставников в этот миг не смотрит на индикатор.
Я представил себе выражение лица Кристины, если бы я, догнав её ночью, вручил букет. Ну, тут одно из двух. Либо кинулась бы убивать, либо… Либо не убивать.
— А этот индикатор, — кивнул я на «глобус», — разве не показывает интенсивность используемой магической энергии?
Всеволод Аркадьевич с удивлением перевёл взгляд с «глобуса» на меня.
— Вот как? Вы знакомы с этим прибором?
— У нас в имении есть такой, стоит на столе у деда, — сказал я. — Понятия не имею, откуда он взялся, не спрашивал.
Ответ, похоже, удовлетворил Всеволода Аркадьевича. Он кивнул.
— Вы совершенно правы. Интенсивность индикатор тоже отображает.