В какой-то годовой праздник, в пребывание свое в Москве, приехал он (Сумароков) с поздравлением к Н. П. Архарову и привез новые стихи свои, напечатанные на особенных листках. Раздав по экземпляру хозяину и гостям знакомым, спросил он об имени одного из посетителей, ему неизвестного. Узнав, что он чиновник полицейский и доверенный человек у хозяина дома, он и его одарил экземпляром. Общий разговор коснулся драматической литературы; каждый возносил свое мнение. Новый знакомец Сумарокова изложил и свое, которое, по несчастью, не попало на его мнение. С живостью встав с места, подходит он к нему и говорит: «Прошу покорнейше отдать мне мои стихи, этот подарок не по вас; а завтра для праздника пришлю вам воз сена и куль муки».
Под конец своей жизни Сумароков жил в Москве, в Кудрине, на нынешней площади. Дядя (И. И. Дмитриев) мой был 17-ти лет, когда он умер. Сумароков уже был предан пьянству без всякой осторожности. Нередко видал мой дядя, как он отправлялся пешком в кабак через Кудринскую площадь, в белом шлафроке, а по камзолу, через плечо, Аннинская лента. Он женат был на какой-то своей кухарке и почти ни с кем не был уже знаком.
Екатерины славный век
Когда составлялся заговор в пользу Екатерины II, многие опасались фельдмаршала графа Кирилла Григорьевича Разумовского, полагая его с противной стороны; наконец недоумение разрешилось следующим образом: после обеда, когда граф по привычке лег отдохнуть, докладывают ему, что Григорий Григорьевич Орлов, производитель известного заговора, просит у него скорой аудиенции. Граф, перевернувшись на другую сторону, отвечал:
– Не говорить, а действовать должно.
В 1762 году, когда Екатерина II на лошади проезжала гвардейские полки для принятия присяги, княгиня Екатерина Романовна Дашкова следовала за ней. В сие время привезена была Андреевская лента, которую императрица возложила на себя, сняв бывшую на ней, Екатерининскую, и передав сию последнюю Дашковой, а потом, оглянувшись, увидела оную на плече княгини и, рассмеявшись, сказала:
– Поздравляю.
– И я вас поздравляю, – ответила смелая женщина.
Когда Екатерина II отправилась из Петергофа в Петербург для принятия короны, Державин был гвардии солдатом и стоял на часах. Думала ли Екатерина, проходя мимо этого солдата, что это будет певец Фелицы, поэт, который прославит ее царствование!
Государыня (Екатерина II) говаривала: «Когда хочу заняться каким-нибудь новым установлением, я приказываю порыться в архивах и отыскать, не говорено ли было уже о том при Петре Великом, – и почти всегда открывается, что предполагаемое дело было уже обдумано».
В Царском Селе
Однажды, в Царском Селе, императрица, проснувшись ранее обычного, вышла на дворцовую галерею подышать свежим воздухом. И тут увидела у подъезда нескольких придворных служителей, которые поспешно нагружали телегу казенными съестными припасами.
Екатерина долго наблюдала за этой работой, оставаясь незамеченной.
Наконец императрица крикнула, чтобы кто-нибудь из них подошел к ней.
Воры оторопели и не знали, что делать. Императрица повторила зов, и тогда один из служителей явился к ней в величайшем смущении и страхе.
– Что вы делаете? – спросила Екатерина. – Вы, кажется, нагружаете телегу казенными припасами?
– Виноваты, ваше величество, – ответил служитель, падая ей в ноги.
– Чтоб это было в последний раз, – сказала Екатерина. – А теперь уезжайте скорее, иначе вас увидит обер-гофмаршал, и вам жестоко достанется от него.
На звон колокольчика Екатерины никто не явился из ее прислуги. Она идет из кабинета в уборную и далее и, наконец, в одной из задних комнат видит, что истопник усердно увязывает толстый узел. Увидев императрицу, он оробел и упал перед нею на колени.
– Что такое? – спросила она.
– Простите меня, ваше величество.
– Да что же такое ты сделал?
– Да вот, матушка-государыня: чемодан-то набил всяким добром из дворца вашего величества. Тут есть и жаркое и пирожное, несколько бутылок пивца и несколько фунтиков конфект для моих ребятишек. Я отдежурил мою неделю и теперь отправляюсь домой.
– Да где ж ты хочешь выйти?
– Да вот здесь, по этой лестнице.
– Нет, здесь не ходи, тут встретит тебя обер-гофмаршал (Г. Н. Орлов), и я боюсь, что детям твоим ничего не достанется. Возьми-ка свой узел и иди за мною.
Она вывела его через залы на другую лестницу и сама отворила дверь:
– Ну, теперь с Богом!
Екатерина за какую-то неисправность приказала своему камердинеру сделать выговор истопнику, человеку, известному своим поведением. Императрица, занявшись делами в своем кабинете, через несколько времени звонит в колокольчик и спрашивает об истопнике.
– Он уже наказан, матушка-государыня, – отвечает камердинер.