– Прошка! – закричал Суворов знаменитому своему камердинеру Прокофию. – Ступай сюда, мерзавец! Вот посмотри на этого господина в красном кафтане с голубою лентой. Он был такой же холоп, фершел, как и ты, да он турка, так он не пьяница! Вот видишь куда залетел! и к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян, и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином.
Кутайсов вышел от Суворова сам не свой и, воротясь, доложил императору, что князь в беспамятстве и без умолку бредит.
Эпитафия Суворову
Чувствуя себя уже очень слабым, князь Суворов пожелал видеть перед смертью Гавриила Романовича Державина. Приехал Державин к нему, и он, посадив его к себе на кровать, стал говорить про самые серьезные дела с таким умом, что у Державина не раз навертывались слезы.
– Зачем ты не всегда так говоришь, князь, – спросил Державин, – а при других только петухом поешь и дурачишься?
В эту минуту кто-то вошел в комнату. Князь Суворов взял Державина за руку и сказал:
– Ну, какую же ты мне напишешь эпитафию?
– По-моему, – отвечал Державин, – слов много не нужно: тут лежит Суворов!
– Помилуй Бог, как хорошо! – в восторге, но слабым голосом, вскричал Суворов и крепко пожал Державину руку.
При начале царствования Павла I великий Суворов был изгнан и заключен в деревне, в середине царствования возвеличен, а под конец снова впал в немилость. В жестокую последнюю болезнь его в Петербурге, 6 мая 1800 г., император не удостоил его посещения, да и при погребении, 9 мая, не была оказана подобающая ему полная воинская почесть. Государь сам-друг верхом выехал смотреть печальную процессию и сказал по-латыни: «Sic transit gloria mundi» (так проходит слава мира сего).
Дом Суворова
Чей теперь дом Суворова, фельдмаршала многих царств, отца-командира над войском целой половины Европы? Кто теперь им владеет? а этот дом жив еще! Посмотрите, вот он стоит на старинной Царицыной улице; вы не знаете ее, это, опять-таки, Большая Никитская, та же самая, о которой русские предания говорили вам не однажды.
Вы идете от Кремля, прошли церковь Вознесения: заметьте же по правой руке второй или третий дом от церкви, довольно большой, каменный, изменившийся в своей родовой архитектуре; впрочем, останки ее истерлись, но не доносились. Это старик в новомодном фраке.
Незадолго до 1812 года дом Суворова был куплен каким-то медиком; в настоящую минуту (даем сами ответ на свой вопрос) мы читаем в его надписи на воротах: дом купца Вейера!
Важен и этот дом: тут рос герой Рымникский, с ним же здесь созревала и мысль его уметь взвиться, вскрутиться вихрем и полететь в матушку Европу с победами.
Вся кровная родня князя Италийского похоронилась при церкви Феодора Студийского – эта церковь в нескольких шагах от суворовского родового дома; она была прежде монастырем, устроенным в память Смоленской Богоматери. В этой церкви наш полководец приучал себя читать Апостол и, при верном своем выезде из Москвы, никогда не оставлял своих родителей без особых поминовений.
Он тут и в церкви Вознесения Господня служивал то молебны, то панихиды. Старики еще долго помнили, как Александр Васильевич, сделав три земных поклона перед каждою местною иконою, ставил свечку; как он служивал молебны, стоя на коленах; как он благоговейно подходил под благословение священника и, как он, батюшка, при низших людях, богомольцах, всегда хотел быть самым нижайшим молельщиком и проч. Все это было очень недавно, а уже не многим известно!..
Адмирал Ф. Ф. Ушаков
Суворов любил, чтобы каждого начальника подчиненные называли по-русски, по имени и отчеству. Присланного от адмирала Ушакова с известием о взятии Корфу иностранного офицера он спросил: «Здоров ли друг мой Федор Федорович?» Немец стал в тупик, не знал, о ком спрашивают, ему шепнули, что об Ушакове; он, как будто очнувшись, сказал: «Ах, да! Господин адмирал фон Ушаков здоров». – «Возьми к себе свое «фон», раздавай, кому хочешь, а победителя Турецкого флота на Черном море, потрясшего Дарданеллы и покорившего Корфу, называй Федор Федорович Ушаков!» – вскричал Суворов с гневом.
Известный своими победами на море в екатерининское время адмирал Федор Федорович Ушаков в частной жизни отличался большими странностями: при виде женщины, даже пожилой, приходил в страшное замешательство, не знал, что говорить, что делать, стоял на одной ноге, вертелся, краснел.