Императорские фиалки

— Конечно, я всегда даю настоящую цену. Но, как вам известно, цены на земельные участки сильно колеблются; сейчас, Например, после венского краха, они заметно снизились. Я не хочу обидеть ни себя, ни вас, пан доцент, и потому скажу вам то, чего не сказал бы, не будь вы другом моего родственника пана Борна: не продавайте эту усадьбу. Подождите с продажей, сейчас время неподходящее. Это не в моих интересах, пан доцент, но, как порядочный человек, я считаю нужным предупредить вас.

У доцента Шенфельда на лбу выступили капельки пота.

— Но я вынужден! — приглушенно, с отчаянием в голосе воскликнул он. — После венского краха я совсем без денег!

Этого-то признания и ждал Недобыл. «Эх ты, ягненок! — подумал он. — Вот уж действительно проглотить тебя ничего не стоит!»

Нежное пение арфы проникло сквозь старинную стену, напоенную тысячелетней тишиной. «Хоть бы перестала, — думал Недобыл, — сейчас мне необходимо собраться с мыслями».

— Это весьма прискорбно, пан доцент, мне вас очень жаль. В таком положении оказались многие владельцы недвижимости, пострадавшие от венской черной пятницы, потому-то, как я вам сказал, цены на земельные участки стремительно падают. Это катастрофа, настоящая катастрофа! Мне самому принадлежит усадьба «Комотовка», под горой Жижки. Еще недавно мне предлагали по двадцать гульденов за квадратную сажень. А сейчас дают десять — двенадцать. Между тем «Комотовка» гораздо ближе к городским стенам, чем ваша «Кренделыцица», значит, расположена много выгоднее.

Глаза у Шенфельда были испуганные, он дрожал, как в лихорадке.

— Aber das ist entsetzlich![44] — воскликнул он и так судорожно переплел тонкие, холодные пальцы, что хрустнули суставы. — Пан Борн говорил по этому поводу совсем другое, не то, что вы, пан… пан…

— Моя фамилия Недобыл, — мрачно сказал Мартин, подумав: «Ну и стервец этот Борн!»

— Пан Борн уверял меня, — донельзя взволнованный Шенфельд перешел на немецкий язык, — что у этих участков большое будущее, так как городские стены вскоре снесут.

«Ах ты, скотина, — мысленно выругал Борна Недобыл, — франт напомаженный, пакостник, трус поганый!»

— Снесут! — с грустной усмешкой воскликнул он тоже по-немецки. — Снесут! Почему станут сносить пражские стены, если парижские до сих пор стоят? Следствием венского краха будет застой, сокращение общественных капиталовложений и государственного бюджета. Постройка моста под Вышеградом, которую должны были начать в этом году, отложена, прокладка туннеля под Летной — тоже, а Борн, этот чудак Борн, убеждает вас, что стены будут сносить! Он говорит это, конечно bona fide[45] но уверяю вас, пан доцент, он ошибается.

Деликатный слух ученого слишком страдал от немецкой речи Недобыла, и он опять заговорил по-чешски:

— Извините, я в этом не разбираюсь. Пан Борн утверждает одно, вы — другое, один из вас, конечно, прав. Но мне необходимо приданое для старшей дочери, которая выходит замуж, а нам с младшей тоже надо на что-нибудь жить, пока акции поднимутся, так что я должен выгодно продать усадьбу. Пожалуйста, не говорите больше ничего, а дайте за нее тридцать пять тысяч гульденов.

— Тридцать пять тысяч! — воскликнул Недобыл и возвел глаза к потолку, как бы говоря: «Господи, ты слышишь и допускаешь это!»

— Да, тридцать пять тысяч, — задыхаясь, повторил ученый, — Я говорил пану Борну, что мне надо получить тридцать пять тысяч; он сказал, что это настоящая цена, ее-то я и должен у вас просить, и внушал мне, чтобы я не уступал. Для меня это вопрос жизни, поэтому мне необходима эта сумма. Я должен выплатить приданое Лауре, затем спокойно дописать свою работу «Philosophie der Gegenwart»[46], издание которой тоже будет стоить немало денег, я должен содержать младшую дочь… Словом, они мне нужны, а пан Борн говорил, что у вас денег… как это он выразился?.. куры не клюют.

«Верно, верно, деньги у меня есть, — думал Недобыл, — но сколько я трудился, что испытал, пока их заработал! А что ты делал в то время, пока я ездил из Праги в Рокицаны и из Рокицан в Прагу, туда и обратно, в стужу, в снег и в дождь? Что ты делал, когда я лежал, привязанный к скамье, и меня так секли, что до сих пор видны шрамы на заднице? Писал свои роскошно переплетенные книги в тишине и тепле, а сейчас тебе нужны мои деньги, чтобы продолжать эту писанину?»

— Поймите, мне действительно необходимы эти тридцать пять тысяч, — робко моргая детскими голубыми глазами, сказал ученый, напуганный мрачным молчанием Недобыла.