Императорские фиалки

— Сейчас, сейчас я покину ваш салон, сударыня, — сказал Недобыл. — Скажите, уважаемый, что делали парижские социалисты, парижские Пецольды два года назад, придя к власти? Ставили к стенке и вешали на фонарях парижских Борнов, парижских Недобылов и Смоликов!

— Боже мой! — простонала Бетуша.

Она сразу поняла, что из встречи Гафнера с Недобылом ничего хорошего не получится; но, право же, даже она не предполагала, что Недобыл посрамит Гафнера и заставит его умолкнуть, одержит над ним верх и сам выступит в роли обвинителя. Вызвать в обществе ссору неприлично; но, вызвав ее, потерпеть в ней поражение — позорно и непростительно!

— Да, они это делали, — безжалостно продолжал Недобыл, — и даже пан Гафнер при всем его красноречии не может отрицать этого. А я, я должен был нянчиться с семьей Пецольда, бесплатно предоставлять им квартиру, содержать их? Принять Пецольда на работу, хотя у меня никакой работы для него не было? А может, надо было ради него уволить порядочного человека? Жизнь жестока, но я тут ни при чем, уважаемый пан Гафнер… — Он обернулся к Гане: — Простите, сударыня, не я это затеял, но я привык защищаться, когда на меня нападают. Мое почтение!

9

Гана не зря расстроилась, не зря в отчаянии хваталась за голову. Настроение у всех было так сильно испорчено этим позорным инцидентом, что можно было опасаться полного крушения блестящего салона Ганы, этого первого робкого ростка пражской светской жизни; счастье еще, что тайный советник Страка нашел подходящие слова и сумел несколько успокоить взволнованных гостей.

— Можно думать об этом как угодно и что угодно, — говорил он, — но то, что мы слышали здесь, — весьма интересно и поучительно, правда, не очень музыкально, но волнующе, ново; как верно подметила моя жена, порой казалось, что ты в театре. Право же, как на хорошей театральной постановке! После рассказа о трагедии Пецольда у восприимчивого и чувствительного человека возникает масса мыслей, вопросов и сомнений; я наверняка буду раздумывать над этим, уяснять себе эти вопросы и сомнения несколько дней, а может, и до будущей среды. Оба — пан Гафнер и пан Недобыл — говорили правду, но я считаю, что они не поняли всей правды и потому не могли сговориться. Пан Гафнер сваливает всю вину на пана Недобыла, пан Недобыл — на Пецольда; но оба забыли, что в человеческой жизни играет важную, даже решающую роль один нематериальный фактор — судьба, пресловутый фатум древних, античных трагедий, и борьба против судьбы напрасна. В рабочем митинге на Жижкове участвовали, как вам известно, тысячи людей. Почему же полиция схватила и арестовала лишь одного из них — Пецольда? Фатум. Почему Пецольда освободили из тюрьмы именно в феврале, когда деятельность экспедиторских фирм, как известно, замирает, и у пана Недобыла, разумеется, не могло быть желания принять Пецольда на работу? Фатум. Почему перед домом пана Недобыла как раз мостили тротуар? Фатум. Если бы пан Гафнер и пан Недобыл стали на эту, бесспорно правильную, точку зрения, они наверняка протянули бы друг другу руку. Но они не могут этого сделать, потому что пан Недобыл уже ушел. Фатум.

Так рассуждал элегантнейший и тактичнейший его превосходительство тайный советник Страка, и его продуманные, веские доводы значительно смягчили неприятный осадок у расходившихся по домам гостей. Если столь выдающийся, уважаемый и светский человек, как его превосходительство Страка, не возмущен грубой сценой, невольными свидетелями которой они оказались, нет оснований для возмущения и у них, это было бы даже невеликодушно. Только Мария все еще дулась на Недобыла, возможно, потому, что, получив философское воспитание, не признавала ненаучного понятия судьбы.

— Говорите, что хотите, но этот Недобыл — чудовище, да, да, да, твердила она по-немецки пану Страке, возвращаясь вместе с Лаурой в его экипаже в свой любимый, родной дом на Оструговой улице. Копыта лоснящихся холеных гнедых цокали по влажной мостовой, а теплый воздух, освеженный недавним дождиком, был напоен сладостным весенним благоуханием. Чтобы вдоволь насладиться прекрасной погодой, они ехали медленно, кружным путем через новый цепной мост имени Франца-Иосифа I. Склонявшееся к горизонту солнце позолотило реку, и розоватая дымка смягчала резкие краски свежей зелени на высоком левом берегу Влтавы.

— Пан Недобыл — не чудовище, а просто слепое орудие судьбы, милое дитя, просто слепое орудие судьбы, — возразила Марии тайная Советница пани Стракова, неизменно соглашавшаяся с мнениями мужа.

— Пусть так, — ответила Мария. — Но я знаю дочек Пецольда, Руженку и Валентину, и представляю себе, как они плакали, когда их отец повесился из-за Недобыла. Ах, как ужасно этот Недобыл кричал на Гафнера! Я боялась, что он его вот-вот поколотит.

— И поделом, — изрекла своими красивыми, высокомерными устами Лаура. — Гафнер — неотесанный, дурно воспитанный человек. Удивляюсь, почему Борны приглашают его.

— Больше не пригласят, — откликнулся его превосходительство Страка. — Держу пари, что сегодня мы видели пана Гафнера у Борнов в последний раз.