Императорские изгнанники

— Да, к фуриям долбанный пессимизм и насладимся вином, почему бы и нет?

Петронелла толкнула его локтем. — Следи за языком! Ты хочешь, чтобы молодой Луций заговорил как ты?

Макрон взглянул на мальчика и подмигнул. Луций ухмыльнулся.

— Тогда будем надеяться, что я ошибаюсь, — сказал Катон. Он поднял чашу. — За Рим, за дом и за мирную жизнь. Мы это заслужили.

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Возвращение домой по-прошествии нескольких лет всегда сопряжено с некоторым неудобством», — размышлял Катон, когда они въезжали в столицу и пробирались по ее многолюдным улицам. Несмотря на то, что его чувства были переполнены знакомыми видами, звуками и запахами города, что-то в нем казалось странным и тревожным. Это чувство, что все ушло вперед, и он вдруг стал чужим в том месте, где родился и вырос. Кроме того, город ощущался теперь каким-то маленьким. Когда-то Рим был для него целым миром, огромным и всеобъемлющим. Казалось невозможным поверить, что его улицы, храмы, театры и дворцы можно превзойти в своем великолепии, что ассортимент предлагаемых развлечений может быть где-то лучше, что изысканность его библиотек и ученых может сравниться с каким-либо другим городом в империи или за ее пределами. Однако с тех пор, как Катон покинул город, он успел увидеть богатство Парфии и Великую библиотеку в Александрии, чьи галереи раскинулись в тени возвышающегося маяка Фароса, гораздо выше и внушительнее любого здания в Риме. «Но потом, — рассуждал он, — все места, как и все впечатления, кажутся менее впечатляющими, когда мы снова их посещаем. Опыт постоянно преобразовывал восприятие памяти, так что воспоминания о его первоначальном удивлении теперь казались немного постыдной наивностью».

Несмотря на это, в погружении в привычное было что-то приятное. Вымученное чувство причастности, решил он, лучше, чем отсутствие корней. Несмотря на вонь сточных канав и мусора на улицах, здесь ощущался теплый аромат свежеиспеченного хлеба, древесного дыма и пьянящий запах специй с рынков. Вспоминаемые переулки и широкие улицы вставали на свои места, пока они прокладывали свой маршрут рядом с императорским дворцом, пересекали Форум и поднимались по склону Виминальского холма, проходя через переполненные и разрушающиеся многоквартирные инсулы в трущобах у подножия холма. Взяв Луция за руку, чтобы убедиться, что людской поток не раскидает их на узкой оживленной улице, Катон посмотрел вниз и увидел возбужденный блеск в глазах сына, когда тот бросил взгляд на суетящихся вокруг людей.

— Знаешь. Когда мы покинули Рим, ты, был слишком мал, чтобы помнить об этом месте.

— Я помню, отец, — вызывающе ответил Луций. — Мне шесть лет. Я не ребенок.

Катон рассмеялся.

— Я никогда не говорил, что ты малыш. Ты быстро растешь, мой мальчик. Слишком быстро, — добавил он с горечью.

— Слишком быстро?

— Ты поймешь, что я имею в виду, когда сам станешь отцом.

— Я не хочу быть отцом. Я хочу быть солдатом.

Выражение лица Катона ожесточилось, когда в его мыслях промелькнули как душераздирающие, так и славные воспоминания.

— Когда придет время, мы об этом поговорим, если это действительно то, чего ты хочешь.

— Я этого очень хочу. Дядя Макрон говорит, что я буду хорошим солдатом. Таким же, как ты. Я даже буду командовать своей собственной когортой. — Он протянул свободную руку и потянул Макрона за тунику. — Так ты сказал, не так ли, дядя Макрон?

— Ты прав, мой мальчик. — Макрон кивнул, крепко держа Кассия за поводок. Возбужденный обилием запахов и звуков вокруг, пес стремился исследовать все вокруг.

— Быть воином у тебя в крови. Это сделает из тебя мужчину.

Катон почувствовал, как его сердце замирает при виде этой перспективы. В отличие от своего друга, он не рассматривал войну как возможность обрести славу. В лучшем случае это было необходимое зло. Последнее средство, когда все попытки найти мирное решение споров между Римом и другими империями и царствами терпели неудачу. А также для восстановления порядка в случае восстания или другого гражданского конфликта. Он знал, что Макрон мало симпатизировал его взглядам на этот вопрос, и поэтому они вдвоем редко обсуждали этот вопрос в лоб. Именно поэтому Катона раздражало то, что Макрон поощрял его сына. Он достаточно хорошо знал своего друга, чтобы понимать, что это не попытка использовать Луция в качестве посредника в их дискуссиях с расходящимися взглядами; просто невинное поощрение. Это еще больше затрудняло противодействие, ибо могло показаться, что он слишком остро реагирует. Отвлечение внимания было бы лучшей стратегией.

— Мы должны найти тебе наставника, как только устроимся, Луций.

Мальчик нахмурился.

— Не хочу. Я хочу играть с дядей Макроном и Петронеллой.

Катон вздохнул. — Ты прекрасно знаешь, что они скоро покинут Рим. Тебе понадобится кто-то, кто присмотрит за тобой и начнет твое образование, когда Петронеллы больше не будет рядом.

Она бросила на него мрачный взгляд. — Я научила его буквам и цифрам, хозяин. И немного читать.

— Да я знаю. Прошу прощения… Я благодарен тебе. Заменить тебя будет непросто.