С другой стороны лежал участок проторенной земли, на котором спиной к ним сидела собака и грызла большую кость. В шести метрах дальше была хижина. Сбоку от входа лежала женщина, кашляя. Маленький ребенок с копной неопрятных темных волос сидел на корточках рядом с женщиной и рисовал палкой узоры в пыли. На небольшом расстоянии были и другие хижины, но никаких следов других людей. По крайней мере, живых. Катон увидел ряд тел, лежащих возле самой большой хижины в поселении: трое детей, женщина и мужчина. Последний лежал на носилках, вокруг него были разложены щит, шлем и множество оружия.
Удовлетворенный тем, что их не заметят, Катон двинулся по бревенчатой поленнице к загону, Аполлоний последовал за ним. Когда они спрыгнули с дальнего конца, ребенок, которого он ранее заприметил рисующим в пыли, появился вдруг перед ними и остановился как вкопанный, как только увидел обоих римлян. Катон понял, что это девочка лет трех или четырех. Она смотрела на них, посасывая два средних пальца правой руки и почесывая кожу головы веткой в левой. Он застыл, не зная, что делать, и беспокоился, что любое быстрое движение может заставить девчушку запаниковать и убежать, предупреждая других об их присутствии. Аполлоний стал обходить его, сомкнув пальцы на рукоятке кинжала.
- Какая ты красивая девочка, - улыбнулся он. - Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе историю? Просто подойди ближе.
- Нет, - твердо перебил Катон. - Предоставь ее мне.
Он поманил ее, заставляя себя улыбнуться, указывая на палку. - Ты любишь рисовать, не так ли? Я тоже. Дай мне твою палку, - он протянул руку.
Девчушка не двигалась и смотрела на них чистым взглядом маленького ребенка, который еще не подрос достаточно, чтобы бояться. Затем она небрежно протянула ему палку.
- Спасибо. - Катон расчистил участок земли ладонью левой руки и нарисовал простую иллюстрацию собаки. Он посмотрел на нее. - Ты видишь, что это?
Она подошла поближе и присела на корточки, чтобы взглянуть на изображение, затем радостно улыбнулась. Катон осторожно взял ее руку и вложил в нее веточку, указывая на гладкую почву рядом с рисунком. - А теперь посмотри, сможешь ли ты справиться с таким же успехом. Продолжай, я уверен, ты сможешь, - уговаривал он ее. - Посмотри, сколько ты сможешь нарисовать. Нарисуй и несколько маленьких. Щенков.
- Щенков, - нерешительно повторила она, затем улыбнулась и принялась за работу.
Катон прошел мимо нее, приподняв бровь, глядя на своего спутника, и выбрал солидное на вид бревно. - Вот и все. Иногда стилус более эффективен, чем кинжал.
Аполлоний фыркнул. - Я сомневаюсь, что это когда-нибудь станет аксиомой.
Они пригнулись и поспешили к задней части загона, и Катон поставил бревно, плотно вставив его в угол между двумя кольями. Он мог слышать стон из загона и шорохи по соломенной подстилке. Взобравшись на бревно, он протянул руку и ухватился за вершины кольев, держа ногу наготове, чтобы Аполлоний дал ему толчок. Недовольно фыркнув, агент наклонился и мощным рывком поднял Катона достаточно высоко, чтобы тот перебросил ногу через забор. Как можно тише Катон перебрался и откинулся назад, чтобы помочь агенту перебраться вслед за ним. Они оба спрыгнули на землю внутри.
На небольшом пространстве было шесть заложников. Четверо из них лежали неподвижно, один лежал на спине, с открытым ртом, глядя невидящим взглядом, пока мухи жужжали вокруг его лица. Другими, которые казались безжизненными, были еще двое мужчин и женщина постарше, одетые в лохмотья. Их окружали высохшие лужи рвоты и поноса, залитые прожилками крови. Воздух был густым, от самой отвратительной вони, с которой Катону когда-либо приходилось сталкиваться, и он и Аполлоний отпрянули, инстинктивно прижав руки ко рту. По ту сторону загона сидели еще двое заложников, худощавый мальчик, которого обнимала женщина, сидящая за ним. Они тоже были одеты в лохмотья, и их глаза открылись на звук спрыгнувших вниз злоумышленников. Женщина сглотнула и тихо прохрипела: - Катон…?
Если бы она не назвала его имя, Катон никогда бы не узнал ее. Он прошептал агенту: - Клянусь всеми богами, это Клавдия.
Он указал Аполлонию перейти к воротам и наблюдать, пока он обошел тела и присел на корточки перед Клавдией и мальчиком. Ее некогда прекрасные волосы и гладкая кожа были испещрены грязью и засохшей кровью из царапин и порезов на лице и коже черепа. Она сильно похудела, лицо ее было ужасно бледным, а в глазах пустота. То же самое и с исхудавшим мальчиком, который лежал в ее объятиях, его голова упала на плечо, и он тяжело дышал. Он издал болезненный крик и слабо задергался, пока Клавдия гладила его по волосам.
Она посмотрела на Катона. - Он умирает. Как и эти люди и другие снаружи. Так много мертвых … Это моя вина …
- Ты больна? - сказал Катон. - Это чума?