Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.

Если не считать офицеров и их семей, то кронштадтское население было глубоко мещанским, и даже выработался особый класс кронштадтских старожилов, которые очень редко куда-либо выезжали и жили исключительно местными интересами. Это были семьи мелких портовых служащих, торговцев и отставных чиновников, кондукторов и сверхсрочнослужащих. Многие из них родились в Кронштадте, прожили в нем всю жизнь и там же собирались умирать.

У одной вдовы какого-то чиновника мы и нашли две комнаты – чистых и сравнительно прилично обставленных. Эти комнаты уже годами сдавались слушателям, и хозяйка бережно хранила их фотографии, которые служили ей рекомендацией, так как на них были надписи, хвалившие комнаты. Недолго думая, мы эти комнаты и наняли. К тому же, когда подъехали лейтенанты Домбровский и Витгефт, то и для них нашлись комнаты в этом же домике. Правда, Домбровскому досталась комната лишь в первом этаже, у одной богомолки. Она была увешана образками и, как и вся квартира, пропахла ладаном и лампадным маслом. Хозяйка успокаивала, что к этому запаху быстро привыкаешь и тогда его не замечаешь. Одним словом, наш приятель попал чуть ли не в монастырскую келью, но ничего, зато были все вместе. Правда, позднее выяснилось и еще одно «достоинство» этой комнаты, но уже гораздо менее приятное. Оказалось, что богомолка не только сдавала эту комнату, но также предоставляла всю квартиру в распоряжение богомольцев, приезжавших со всех концов России к о. Иоанну Кронштадтскому (наш дом выходил одним фасадом на Сайдашную улицу, как раз напротив подворья). Об этом хозяйка дипломатично умолчала. Вернувшись раз домой, Домбровский был поражен, увидев, что вся прихожая, коридорчик и соседняя комната полны народу. Какие-то мужики и бабы вповалку лежали на полу и спали. Ему буквально пришлось шагать через них. Но, на следующее утро, когда он уходил на лекции, он больше уже никого не застал. Тут хозяйка все и объяснила, что богомольцы целый день молятся и бывают в подворье, а на ночь приходят к ней. По ее мнению, это тоже был сущий пустяк, и она успокаивала, что, сколько бы людей ни пришло, она не пустит их в комнату своего жильца. Домбровский подумал, подумал и решил остаться. Слишком скучно было бы перебираться в другую комнату. К тому же богомольцы вели себя исключительно тихо, так что даже трудно было представить, что в доме столько людей и стоит полная тишина. Вот воздух в прихожей был чрезмерно спертый, так что, проходя, приходилось зажимать нос.

У нашей хозяйки была дочь Саша, девица лет 17. Она должна была прибирать комнаты и подавать утренний чай. Саша оказалась очень услужливой и серьезной; шутки допускала и умела отшучиваться. Но никаких вольностей с собою не позволяла. В своей тактике она была глубоко права, и за семь месяцев, которые мы прожили в комнатах мамаши, мы научились Сашу уважать, и она с большим доверием стала к нам относиться.

Удачно вышло, что двое из нашей четверки были слушателями Минных классов, а другие двое – Артиллерийских. Это очень помогало подготовке к лекциям, а затем и к экзаменам.

Началось регулярное посещение лекций. Заведующий обучением строго следил, чтобы мы не опаздывали. Пропускать занятия можно было только по болезни, наличие каковой проверялось доктором. Это было понятно, так как курсы были огромные и пропуск даже одного дня приносил большой ущерб.

Оказалось далеко нелегким после нескольких лет офицерского положения сразу засесть за книги и слушать лекции. Теоретически курс был огромный, и его надо было осилить в шесть месяцев, а его бы хватило и на два года. Поэтому лекции длились по полтора часа, с 9 до 10  1/2 и с 10  1/2 до 12. Напрягать внимание полтора часа было очень трудно. С 12 до 1 ч был перерыв, и мы тут же в классе завтракали, довольно-таки плохо. С 1 ч до 5 ч были практические занятия в лаборатории или в кабинетах по электричеству, электротехнике, радиотелеграфу, самодвижущимся минам и минам заграждения (каждое занятие длилось два часа).

После 7 часов поглощения всякой премудрости мы возвращались по домам, что называется, с распухшими мозгами. С ужасом думалось, что это еще не конец и после обеда и маленького отдыха надо было подчитывать по учебникам то, что профессора начитали за день. Трудность еще усугублялась тем, что по электричеству, электронике, радиотелеграфу и особенно химии мы имели слабую подготовку в корпусе (впоследствии эти предметы были лучше поставлены), а теперь это были наши главные науки. Достаточно сказать, что наш шестимесячный курс приравнивался к двум курсам Электротехнического института и при желании мы могли без экзаменов быть принятыми на его третий курс, а ведь нам еще приходилось изучать чисто военно-морские отрасли – мины Уайтхеда, мины заграждения, подрывное дело и т. д.

В декабре предстояли предрождественские репетиции. Кто на них проваливался, отчислялся «в наличие своей части» и, по нашей терминологии, становился «декабристом».