Императорский безумец

Упомяну также, что в Тарту не только существовал дом Мойеров, но в нем бывали те самые люди и в воздухе там реяли те самые проблемы. Мои попытки проверить достоверность дневника Якоба Меттика меня в этом совершенно убедили. То был маленький домик на окраине Тарту, он стоял на углу улицы Калева и улицы Соола и разрушен только осенью 1944 года (к тому времени дом был уже почти в центре города). Тридцать лет спустя я установил, что в студенческие годы я сам жил в доме Мойеров. И я смог опознать, что моя бывшая комната служила у Мойеров курительной, выходившей в сад и на реку. До моего времени дожила и дверь с низкой притолокой, хранившая прикосновение волос Тимо цвета лосиной шерсти.

Рижская поездка Тимо, по-видимому, в самом деле имела место, и совсем неожиданным образом существенная часть разговора между Тимо и графом Петром Паленом оказалась даже документированной. На это указывает ленинградский историк А. В. Предтеченский в небольшой монографии о Боке, четверть века тому назад изданной Эстонской Академией наук.

Кстати сказать, в одном из писем Тимо упоминаются даже его иквибы.

Визит доктора Фельмана в Выйсику проверить мне не удалось. Однако известно, что профессор Эрдман нередко вместо себя посылал к больным своего любимого ученика. И вообще в достоверности этого стоило бы сомневаться только в том случае, если допустить, что Якоб Меттик хотя бы в самой малой степени мог предвидеть здесь культурно-историческую пикантность.

Подробности ареста Тимо, содержащиеся в дневнике, мне нигде больше обнаружить не удалось. Однако тот неожиданный факт, что генерал-губернатор лично руководил арестом, тоже соответствует действительности. Отсюда, очевидно, следует пересмотреть размеры самого дела и его тогдашний удельный вес.

И господин Латроб — подлинная личность со всеми указанными подробностями, хотя в 1976 году в Таллинском государственном музее театра и музыки его имя не было известно.

Семейное предание о клятве Тимо говорить царю правду упоминает Теодор Бернхарди в своих «Воспоминаниях юности». А письмо царя к Паулуччи шестьдесят лет спустя было опубликовано.

Даже факт посылки царем в каземат фортепиано, вопреки всякой логике, соответствует действительности. Это подтверждается в рапортах генерала Плуталова князю Волконскому. Об этом же пишет и М. Н. Гернет в своем исследовании «История царской тюрьмы», Москва, 1960, I, с. 257. Следовательно, и в этом случае приходится расширить воображение и усилить гибкость логики.

О том, что шестьдесят тысяч рублей были таинственно списаны, свидетельствуют документы. Это подтверждают хранящиеся в Тарту в Государственном центральном историческом архиве бумаги, относящиеся к Выйсикуской мызе. Объяснению, исходящему от Георга фон Бока, можно верить или не верить. Об отношениях между Тимо и Нарышкиной, хотя и в чуточку ином освещении, говорится в одной из статей, опубликованных в «Русской старине».

Что касается мужа сестры Тимо, Петера Мантейфеля, приходится сказать, что роковым образом таковой на самом деле существовал. Правильнее будет — Петер Цёге фон Мантейфель, он не имеет ничего общего с другим Петером Мантейфелем, равиласким графом, которого эстонская история литературы помнит как автора повестей «Досуг при свете лучины» и «Жизнь Виллема Наави».

Наконец, текст «Меморандума» Тимо, цитируемый точно, со всей его невероятной, неопровержимой, фатальной искренностью, действительно существует. Автограф, хранящийся в настоящее время в Московском архиве, возможно, является оригиналом, отправленным Тимо императору.

Нигде, за исключением дневника Якоба Меттика, я не нашел подтверждения тому, что Тимо в глаза назвал Александра I Тартюфом. Однако письменно он это сделал, о чем свидетельствует текст меморандума.

Ээва действительно ездила в Торма, чтобы встретиться с Марией Федоровной, и в гостиной с ней в самом деле находилась вдова учителя Асверуса. И с нею был ее десятилетний внук с задорным курносым носом и карими глазами. Пятьдесят лет спустя этот мальчик написал воспоминания о встрече Ээвы с вдовствующей императрицей. Они были помещены в книге д-ра Бертрама[89].

И гусарская проделка Георга фон Бока, проникшего в Шлиссельбург, вопреки возможным сомнениям, в самом деле имела место, об этом упоминается в одном из писем О. В. Мазинга суперинтенденту Зоннтагу в Ригу.

Существует написанное Ээвой подтверждение долга, этот документ хранится в Тартуском центральном историческом архиве.

Вне дневника мне не удалось найти доказательств встречи Ээвы с Жуковским. Но известно, что в указанное время Жуковский бывал в Тарту и читал там своим друзьям перевод «Орлеанской девы» Шиллера.