На Эйрихе тоже накинут белый плащ, но без красной каймы, и выглядел он проще, поэтому скорее походил на праздничный плащ готского крестьянина; на голове блистал стальной шлем, из-под которого выбивались прямые русые волосы, доходившие только до плеч и ровно подстриженные. На поясе висел скрамасакс — длинный нож с тонким лезвием внизу и широким у рукоятки. В руках Эйрих тоже держал боевой топор.
— Если вижу вас во всеоружии, то готов послать обоих навстречу сестре... Вы понимаете, как ей тяжело. А увидите Рустициаиу — ободрите... С вами поедет и епископ Сальвиан, с ним я ещё не говорил, но он, думаю, согласится. Ты, Торисмунд, возьмёшь с собою дружину свою, а Эйрих под начало примет часть моих дружинников... Но как только окажетесь в Испании, приказываю вести там себя не враждебно по отношению к вандалам, какая бы злоба на них ни охватывала ваши сердца, и никаких ссор с ними не затевать, и на провокации не поддаваться... Обуздывать чужие страсти Сальвиан умеет, поэтому я и буду просить его поехать с вами... Главное же, ко дворцу как можно быстрее нужно доставить мою дочь и сестру вашу...
— Будет исполнено, повелитель, — с жаром воскликнули сыновья Теодориха и упали разом перед ним на колени, целуя края его пыльной власяницы.
— Ладно, поговорить об этом мы ещё успеем. Отправляйтесь во дворец, а я последую за вами.
У входа во дворец Теодорих увидел лошадь второго по рождению после Торисмунда сына, названного в честь него, короля, Теодорихом. Теодорихом Вторым...[63]
Лошадь его под уздцы держал оруженосец. Животное ещё не остыло от бега: кожа у него на боках и широком крупе лоснилась от пота — сын только что на этой лошади закончил скачку в цирке, примыкающем ко дворцу и построенном ещё римлянами.Но цирк уже давно не использовался по своему прямому назначению, он зарос травой, зрительские трибуны пришли в негодность, поворотные столбы тоже были полуразрушены. Сейчас его королевские дружинники приспособили для ежедневных военных тренировок — метания на полном скаку копья или дротика в импровизированную цель, рубки на мечах и упражнений в стрельбе из луков. Вот и Теодорих провёл только что со своей дружиной такое занятие. Но почему не заводят его лошадь в конюшню?
Король хотел спросить, но раздумал, увидев, как низко склонил оруженосец свою голову, когда повелитель вестготов проходил мимо, направляясь в атриум.
Дворец короля представлял собой огромный дом, какие строились в «вечном городе» во времена расцвета Римской империи знатными патрициями. А здесь, в Толосе, его возвёл для себя на месте старого галльского дома вождя племени толосатов первый римский наместник в Южной Галлии Сервилий Цепион, нашедший клад и не стеснявшийся тратить его по своему усмотрению (за что был наказан позднее императором, который конфисковал и здесь, и в Риме всё его имущество).
Цепион построил дом с шикарными термами, бассейнами, большим числом столовых, с огромным лаларием, в котором сейчас Теодорих Первый устроил свои покои, с массажными комнатами и комнатами для умащений. Ко дворцу со стороны парка примыкало не менее великолепное здание, тоже возведённое первым наместником для своей преторианской гвардии. Сейчас в нём проживали готские дружинники. Рядом с этим зданием находились конюшни с мраморными колоннадами. Цепион был большой любитель скаковых лошадей и поэтому тоже не жалел средств на украшения конюшен: их внутренние стены были отделаны чёрным мрамором, а по нему шли огромные живописные картины, выложенные светлыми цветными фресками.
Теодорих проследовал в свои покои и, не ополаскивая рук и не снимая по данному себе обету пыльную власяницу, приступил к еде, поданной королю сюда. И тут с поклоном, но не таким низким, как бы полагалось по этикету, вошёл сын Теодорих. Он не походил ни на старшего брата, ни на младшего, и вообще на всех остальных — рыжие волосы его горели медным пламенем, а глаза, зеленоватые с желтизной, как у лесного волка, излучали дерзость и непокорность. Да и вся его огромная фигура дышала неуёмной энергией.
— Отец, — начал он говорить с порога, нажимая на слова. — Мне братья сказали, что ты посылаешь их встречать нашу бедную сестру с предупреждением не встревать ни в какие склоки с вандалами... Твой приказ они, разумеется, выполнят, но пошли с ними и меня...
— Чтобы ты не подчинился моему приказу... — продолжил за него король и почувствовал, что прежняя воля повелителя возвращается к нему и как во все члены тела остро толкается кровь... Вот так любимый некогда сын стал чуть ли не противником его, и сейчас он снова будет предлагать разграбить Барцелону, но Теодорих Второй сказал следующее: