Императорский Рим. Книги 1-12

Ногу потерял в битве с вандалами, сражаясь на стороне римского императора Бонифация. (На самом деле этот старик служил на пиратской тахидроме Клисфена, и ранили его в одном рукопашном бою копьём в ногу, которую позже пришлось отнять.) Но, несмотря на убогость, каждый вечер поднимается с зажжённой лампой на самый верх маяка и ставит её под колпак, освещая путь кораблям; на одном из них капитаном является товарищ сторожа, и он попросит его взять Евгения на борт...

   — Спасибо, спасибо! — в порыве благодарности кивал головой Евгений старику, доедая остатки пищи и думая теперь лишь о сне.

   — Пока ты будешь жить у меня, без моего разрешения из помещения маяка никуда не выходи... — предупредил сторож.

Октавиан заснул и, разумеется, не видел, как одноногий вывел лошадь и поскакал в противоположную от морского берега сторону...

Проснувшись и не найдя сторожа, Евгений подумал, что ничего страшного не произойдёт, если он нарушит запрет; он вышел из помещения маяка и снова побрёл к морю. Снял рубаху, штаны, подтянул цепи, нагнулся, чтобы зачерпнуть ладонями воду и ополоснуть лицо, как вдруг почувствовал сильный удар палкой по голой спине. Евгений упал, но его выволокли из воды и стали избивать. Били жестоко и хладнокровно, а потом взвалили на лошадь и повезли.

По приказу управляющего Евгения бросили в барак, стоящий на отшибе и предназначенный когда-то для скотины: затем он обветшал и прохудился, и сюда теперь свозили заболевших чумой и клали на деревянные топчаны.

Когда Евгений пришёл в себя и открыл глаза, то ему показалось, что лежит он здесь целую вечность...

«Неужели я успел заразиться страшной болезнью и меня бросили к чумным?! — Евгений кое-как повернулся на живот, так как очень сильно болела спина и голова в затылке. Уткнулся горячим лбом в доски.

Но ему было невдомёк, что его не просто наказали за побег, а решили избавиться насовсем: держать в рабах человека большого государственного Звания — дело опасное, тем более который стремится убежать. Клисфен и Адраст рассудили так — отвезём раба в чумной барак, он там скоро заразится, помрёт, а потом сожжём в костре. Был человек — и нет человека!..

Евгений помнит, что нашёл в себе силы отодвинуть свой лежак от топчана соседа, который бредил, сгорая от жара, и повторял постоянно, что вода в озере, куда он зашёл, не остужает его тело, наоборот, горячит ещё больше...

«Если бы я не выходил из помещения маяка, тогда бы меня не обнаружили... Сторож был внимателен ко мне, обходителен... Надо было его слушаться, — размышлял Евгений, не подозревая, что этот внимательный и обходительный сторож и предал его. — А я мог бы насовсем покинуть остров... Одноногий старик пообещал посадить меня на корабль, капитаном на котором служит его давний товарищ...»

Евгений, кажется, снова погрузился в сон, потому что привиделся ему на высоком морском берегу белый маяк с колпаком наверху, внутри которого светила яркая лампа... Привиделся и такой же белый корабль с белыми парусами, который пробивался сквозь свирепые волны. Ветер крепчает, срывает один парус, другой... По воде ударяют вёсла, и корабль смело идёт снова вперёд, держа курс на маячный огонь... Но вдруг лампа гаснет, корабль наталкивается на прибрежную скалу, трещит палуба, обшивка... Люди прыгают в бушующее море и гибнут с отчаянным криком...

Евгений вздрагивает во сне и просыпается, и уже наяву слышит этот отчаянный крик соседа, который всё горел в огненной воде... В дальнем углу барака заплакал ребёнок.

Несмотря на то, что барак был очень худой, смрад от гниения человеческого тела стоял здесь нестерпимый. Он беспрерывно лез в ноздри. Не перебивал его и запах жжёного мяса, когда через какое-то время приходили в барак закутанные в чёрное люди и раскалёнными железными прутами прижигали на ещё пока живых людях трупные гниющие пятна. Чёрные люди подошли и к Евгению, долго рассматривали его, а потом убрались в другое место барака, откуда вскоре послышались нечеловеческие вопли...

«Такого даже, наверное, и в преисподней не случается... — подумал Евгений и обнаружил, что он накрепко привязан одним концом цепи, снятым с руки, к топчану; ночью, когда вставал, чтобы отодвинуть лежак от соседа, этого ещё не было. — Значит, боятся, что я снова убегу...»

Опять закрыл глаза, ладонью зажал нос, задышал ртом.

К вечеру ему нестерпимо захотелось нить. В горле жгло. Пошарил рукой возле себя в поисках воды. Но ничего не нашёл. Стал звать, но никто не подходил.

— Воды! Воды! — закричал Евгений.

Видимо, кто-то из чумных, находящихся пока в сознании, сжалился и подал ему глиняный фиал, из которого пил сам... Евгений жадно припал губами...

А через три дня его уже в бессознательном состоянии бросили в повозку вместе с умершими и повезли к огромному костру, что полыхал днём и ночью на краю оливковой рощи. Возле него орудовали так называемые «ангелы смерти» — в белых балахонах и колпаках, в которых находились лишь прорези для глаз, в длинных по локоть рукавицах.

«Ангелы смерти» кидали в костёр привезённые трупы, обхватывая их клещами на длинных рукоятках.