Императорское королевство

Он не пробыл там и пяти минут, как послышались крики начальника о помощи. Еще минута, и Петкович выскочил во двор, бледный, взъерошенный, разъяренный, каким никогда его не видели. Он закричал:

— Долой смертную казнь! Долой императора! Вешайте меня теперь! Ха-ха-ха, всю Хорватию не перевешаете!

Охранники сгрудились в дверях, двое из них направились к Петковичу, но остановились от него на почтительном расстоянии и наблюдают. Из проходной слышатся жалобные стоны начальника тюрьмы.

— Что случилось? — первым поинтересовался Рашула, а сам с притворным недовольством отбросил ногой топор подальше от дров на видное место и не удержался от усмешки.

Охранник чешет затылок, сыплет проклятьями. Всему есть предел! Снова начальник звонил доктору Колару в больницу, а тот ему ответил, что занят на операции. Скоро, говорит, придет, пусть только начальник закажет санитарную карету! И начальник снова ее заказал, но ни кареты, ни доктора пока еще нет. Как будто они, охранники, поставлены здесь для усмирения сумасшедших! Как в сумасшедшем доме!

— Но что же произошло?

Об этом лучше охранника знает канцелярский писарь, который с улыбкой появился во дворе, вышел прогуляться.

— А то, что старик наш перепугался! — шепотом принялся он рассказывать. Охранники тоже заинтересовались. Дело в том, что Петкович пришел узнать, не поступил ли ответ из императорской канцелярии. На беду он заметил на столе свое прошение, еще не отправленное. Возмутился, стал требовать суда, но суда, в состав которого должны войти все европейские самодержцы. Только этот не смеет быть среди них, безумец указал на портрет Франца Иосифа. Этого кровавого отчима, говорит, надо самого посадить на скамью подсудимых. И вот, схватив со стола линейку, он набросился на портрет и располосовал его в клочья. Начальник тюрьмы ничего не мог поделать. Сам оказался в опасности. Петкович наступал на него, называя императором и доверенным лицом короля, ха-ха-ха, доверенным лицом! Но тут прибежали охранники, и Петкович признался, что он террорист. Заправский террорист — императора на бумаге убил, лояльный анархист!

Как будто услышав это замечание, что, впрочем, было исключено, Петкович, до этой минуты что-то бормотавший, вдруг заорал:

— Нет больше императора! Его убил лояльный анархист, ха-ха-ха! А из-за кого Елачич сошел с ума? Из-за кого Кватерник погиб? Тьфу!^{25}

Лицо его превратилось в маску. Бледное, заострившееся. Он громко оправдывается, жестикулирует руками, а перед ним никого нет. Он в одиночестве мечется по двору, все остальные сидят или спокойно стоят. Кажется, весь двор принадлежит ему, а сам он здесь государь. Вот теперь вешайте его! Но хорватский народ не допустит, чтобы его короля повесили; нет короля, который не мог бы быть лучше, но всего лучше, если вообще нет никакого короля! Да здравствует анархия!

— Сейчас, по крайней мере, меня никто не может упрекнуть, — сквозь зубы говорит Рашула, взглянув на Юришича, — что это я подбил его провозгласить себя королем, хи-хи-хи!

Известие, что Петкович напал на портрет императора — а может быть, не на портрет, а на воображаемого живого государя? — заставило Юришича внутренне содрогнуться; слишком поздно этот рыцарь любви и всепрощения начал ненавидеть, слишком поздно!

На Рашулу он даже не взглянул. Но зачем Рашула подвинул топор, на который Петкович засмотрелся перед тем, как отправиться к начальнику тюрьмы? Специально, чтобы возбудить Петковича? Но кажется, Петкович равнодушен к топору. Однако Юришич прячет его, а сам, вопросительно смотрит на Рашулу. Тому ничего не оставалось, как отойти в сторону и сесть на крылечко кухни. Здесь, вдали от всех, он ждет Бурмута. Однако сейчас его охватило беспокойство: а что, если Мутавац все-таки повесился? Дроб уже давно наверху, а все еще ничего не заметил! Может, оно и к лучшему? Несколько минут назад, когда Петкович был у начальника тюрьмы, он упрекнул Мачека в том, что тот рассказал Розенкранцу о подслушанном у дверей Бурмута разговоре. «Вы плохо слышали, и, кажется, вам еще не совсем ясно, что я бы мог о вас поведать куда больше!» Мачек дерзко ответил ему, что в таком случае выдаст его с головой. Но как? Очень просто, Юришич может сообщить суду, что Рашула с помощью Наполеона и Петковича хотел убить Мутавца. Рашула знает, что подлинными доказательствами против него никто здесь по существу не располагает. Но если после всего случившегося Мутавац все-таки повесится, не повредит ли это Рашуле, особенно если принять во внимание все обвинения Юришича?

По лицу Рашулы пробежала издевательская усмешка, стоит ли сейчас жалеть? Он не привык каяться и упрекать себя. Себе он все прощает, но с той особенностью, что к другим потом относится еще более сурово. Вот и теперь он чувствует глубокое, почти сладострастное желание увидеть перед собой Мутавца мертвым. Пожалуй, пора заглянуть в здание тюрьмы и покончить с этой неизвестностью.