В эту минуту во дворе наступает тишина — так внезапно воцаряется молчание в шумной компании, когда входит кто-то неизвестный. И действительно, во двор вошел, точнее приплелся из здания тюрьмы, человечишко, старый, в потертом желтом плисовом пальто, в крестьянских штанах и опанках, носки которых сильно загнуты вверх. Добродушное, очень наивное лицо, с типично выпяченными скулами, с желтоватыми и растрепанными вислыми усами, зыркает глазами по двору — видно, что этот человек здесь еще не освоился. Суетливо, никого ни о чем не спрашивая, — боится, видно, — собирает он у поленницы, недалеко от Петковича, инструменты, необходимые для распилки дров. И все он делает так осторожно, что тишина во дворе кажется еще более глубокой. Слышится только равномерный топот шагов вокруг каштана. Как будто этот круг — часы, и они глухо тикают. И все становится еще тише. Светлее и тише.
Солнце — словно золотая лейка, из которой невидимый садовник в голубом плаще поливает струями света весь двор, как садовую клумбу. Октябрьское утро, но изумительно тепло, как будто далеко на юге. И воробьи откуда-то припорхнули сюда и вдали от голубей оживленно чирикают, как цикады в густых пиниях, озаренных солнцем. Это утро перебирает струны лиры, словно безымянная солистка на пустынном берегу моря прикасается пальцами к сладкозвучным струнам волшебного инструмента.
И в эту лирику утра вдруг неторопливо, но потом все учащеннее вторгается резкий скрежет, скрежет напильника, затачивающего пилу. Облако серым покрывалом затянуло солнце, и весь двор на какое-то время потемнел, сделался мглистым, как осенняя безлюдная поляна. А на высоком оголенном каштане, кажется, закаркал одинокий ворон, призывая сородичей.
Сверху, со второго этажа, оттуда, где следственная канцелярия, позвали Мутавца, а вместе с ним и охранника, который должен сопроводить его к следователю. В то же время в воротах появился Бурмут, заинтересовавшись, в чем дело, он наклонился к окну караулки и окликнул охранника.
— Ивек, идите вы! А ты, черт, — обернулся он к Мутавцу, который от страха еще глубже забился в угол, словно пытаясь спрятаться здесь от всех, — рано же тебя нынче кличут, это неспроста.
— Was soll das bedeuten?[32]
— завертелся Розенкранц вокруг Рашулы. Да и самому Рашуле удивительно, что Мутавца вызывают на допрос.— В моем ботинке больше ума… — бормочет он, зловеще, с угрозой наблюдая за Мутавцем.
Не спеша, на полусогнутых ногах во двор неуклюже вышел охранник, маленький, краснорожий, в истрепанной куртке и такой крошечной фуражке, что она едва прикрывала ему темя. Предлинная сабля смешно висит на боку, кажется, что кто-то надругался над этим старичком и ради потехи сделал его охранником. Недавно произошел уже третий случай, когда во время конвоирования воров на допрос один из них стукнул его в живот и убежал. Поэтому должность охранника ему в тягость. И вот сейчас, держа в руках наручники, он подозрительно смотрит на Мутавца.
— Пойдем, сударь, не бойся, ничего плохого не будет.
Но Мутавац захныкал, как мальчишка при виде розги, весь втянулся под свой горб, свернулся клубком, как ежик.
— Ну, что оп-п-п-пять? — встает он наконец и идет беспомощно, неуверенно, как на виселицу. За ним ковыляет Ивек. Перед этим неизбывным страхом Мутавца он перестал опасаться, что тот сбежит, и сунул наручники в карман. За ними, покрикивая на заключенных, чтобы вели себя тихо, — а они и так притихли, — большими шагами мерил землю Бурмут. Он доложил начальнику тюрьмы о случившемся с Петковичем, а сам, не совладав с искушением, заскочил в трактирчик перехватить стопку ракии. Но теперь у него опять сухо во рту.
— Маn sollte ihn warnen, warnen, Herr[33]
Рашула!— Мутавац! — поднялся Рашула и оттолкнул от себя Розенкранца. Мутавац, собираясь повернуть за угол, оглянулся.
— Что тебе нужно от Мутавца? — скривился Бурмут.
— Хотел ему сказать, чтобы не терял ума, — спокойно ответил Рашула и пронзил Мутавца острым взглядом насквозь.
— Л-л-ладно, — закашлялся тот, поняв его.
— К чертям тебя и следствие! — сердится Бурмут. — С вами и сам бог не совладал бы, обо всем вы заранее договоритесь!