По лицу Петковича пробежала судорога. Зрачки еще больше расширились, на лицо наплывает тень, а взгляд устремляется вдаль, охватывает все кругом и вдруг потухает, успокаивается на черте, определяющей границу тюремного двора: не Марко ли там всюду повешен на стенах, благородный Петкович, да не один, а много, не счесть, как их много? Но все-таки на поверхности этих глаз застыло спокойствие.
— Все равно, приведут или не приведут. Даже если приведут, ты и тогда умрешь, но смерти не испугаешься, ты пожертвуешь собой ради ее жизни.
Мутавац упал навзничь, и скорее этот взгляд, чем слова заставили его закрыть глаза. Все тело свела ледяная судорога. А Петкович стоит над ним, тревожится: почему это лицо так исказилось, почему он молчит? Хорошо, что ты онемел, Марко, утопи свою боль, как в колодце! Пусть другие пьют из него и живут, не зная, что ты в нем встретил свою смерть. Но это не ты! Ты видишь не свое лицо.
— Я ее найду, господин Мутавац. Мы дадим ей колыбельку, когда она придет сюда.
Приглушенно рассмеявшись, Петкович тихо, как во сне, повернулся. Неужели это он от себя отвернулся? Нет, нет, у ворот он один. Вот он идет туда, чтобы встретить Регину. Все стены снова пусты.
Мутавац открыл глаза, он с изумлением, ничего не понимая, смотрит вслед Петковичу. Что бы все это значило? — растерянно смотрит на него Юришич. Здесь же Рашула. Взгляды их встретились. От Рашулы, как от препятствия на своем пути, отпрянул Петкович, а Рашула с вопросительной усмешкой отвернулся в другую сторону.
Эта неожиданная встреча его жертв взволновала его, как шальная удача распаляет преступников в опасности. С какой стороны ни посмотри, он своей медвежьей услугой Пайзлу больше навредил, чем помог. Он сразу же пошел за ним в здание тюрьмы хотя бы для того, чтобы опередить Розенкранца. Он хотел ковать железо пока горячо. Под предлогом, что в камеру нельзя, потому что там мокро, а в коридоре их могли подслушать надзиратель и другие заключенные, Пайзл отказался от разговора, тем более что еще во дворе он решительно не хотел разговаривать. Рашула сделал вывод, что Пайзл с ним больше не считается, не то, что с Розенкранцем, за которым он послал Наполеона. А потом последовал сюрприз Мутавца. Бешенство Рашулы поднялось до высшей отметки, но внешне никак не проявлялось. Оно клокотало в нем, словно подземная река. Обнаруженная книга отчаянно ухудшила его положение, но Мутавац ему ничего не сказал, хотя уже утром от жены все узнал! Интриган! Даже договорись он сейчас с Пайзлом, все равно дорога на свободу для него крайне затруднена, а помощь со стороны Пайзла еще более проблематична, чем раньше. И все это натворил Мутавац. Как страшно он обманут! Рашула оскорблен до глубины души, нервы его напряжены, он просто ослеплен злобой. Но не сам ли он почти полностью отказался от своих показаний против Мутавца, а восстановить их, пожалуй, невозможно, особенно перед судом, когда они так необходимы и драгоценны для облегчения его собственного положения. Свалить бы всю вину на Мутавца, и баста.
В эти минуты Рашула чувствовал себя беспомощно, как в оковах, готовый разувериться, что богатый опыт подскажет ему выход из создавшегося положения. Петкович от окна подошел к Мутавцу и, размышляя, вероятно, о Регине и о своем смертном приговоре, принялся бредить о смерти. Слова его произвели на Мутавца такое сокрушающее действие, что у Рашулы вновь зародилась надежда. Словно луч света блеснул в темной западне и указал выход. Он в восторге, он снова полон решимости провести в жизнь свой план. Воля его снова стала прочной и упругой, как сталь. Надо спешить, Майдак больше не нужен. Он сам попытается подготовить Петковича, прямо, без всяких обходных маневров подойдет он к цели, как только предоставится возможность. Высматривая, как бы перехватить Петковича одного и подальше от Юришича, Рашула подкараулил Наполеона, уединившегося ото всех за поленницей. Почему не устроить какую-нибудь забаву во дворе, почему не напотешиться всласть над Мутавцем? За два гроша карлик весь двор обойдет на голове, а немножко подразнить Мутавца — тем более согласится. В одну минуту они договорились. Рашула рассмеялся и стал прогуливаться по нижней части двора, как будто его нисколько не интересует, что делается вокруг.
До сих пор Наполеон развлекался метлой. Подняв стоймя, он носил ее на кончике пальца, а два полученных от Рашулы гроша отправил в карман. И снова принялся подметать опилки. Все сильнее размахивает он метлой. Опилки летят Мутавцу в спину. Словно случайно, метла зацепила Мутавца за ногу.
— Прошу прощения, господин Мутавац, я думал, что это мусор, — смеется Наполеон, потешая себя и других.