Я был так поглощен разговором, что чуть не вскрикнул от неожиданности, когда вернулась официантка и спросила, не хотим ли мы с Сэмом заказать еще что-нибудь. За два часа я успел сделать множество пометок, но был предел и моей способности усваивать информацию. Мы решили вернуться к разговору позже. На следующее утро Сэм устроил для меня встречу в сельской местности с несколькими людьми. Перед тем как пойти спать, я сидел на третьем этаже отеля с видом на закат. Небо было огненно-красным.
На следующее утро я по-быстрому позавтракал в гостинице. Было семь часов утра, но уже стояла жара, так что пришлось взять с собой несколько бутылок воды. Сэм приехал с коллегой и водителем. Мы отправились на запад по сельской дороге – в те самые места, где стольких камбоджийцев обманом заманили на рыболовные суда. Сэм объяснил: «Камбоджиец всегда хочет заработать немного денег, ему нужно содержать семью: здесь работы очень мало. И он становится легкой жертвой мошенников».
Мы приехали в небольшую деревню и встретились с рыбаками – бывшими рабами. Я старался не сходить с проторенного пути, потому что в земле Камбоджи с прошлых конфликтов осталось много противопехотных мин. По обеим сторонам главной – и довольно грязной – дороги ютились лачуги из наспех сколоченных деревянных планок. Ни электричества, ни водопровода. Перед лачугами с покосившимися крышами, на террасах, занавешенных тканью, сидели женщины с детьми.
Сэм представил меня шести мужчинам, которых некогда удерживали на рыболовецких судах. Один пробыл на таком судне год и восемь месяцев, другой – шесть лет, а третий – почти восемь. Всех регулярно избивали. Я заговорил с одним мужчиной – в белой рубашке и с густыми черными волосами. Хотя ему, вероятно, не было и сорока, выглядел он как человек за пятьдесят. О побоях он говорил спокойным, монотонным голосом, как будто бы излагал свою историю в сотый раз. Он закатал штанину, показав глубокий круглый шрам. «Меня ударили вот сюда», – сказал он, указывая на внутреннюю сторону левого бедра. Это был не простой шрам: на его месте кожа была вырвана с мясом, он был около 8 сантиметров шириной и 5 сантиметров глубиной.
Было уже около полудня. Я вновь глотнул воды, покончив с третьей бутылкой за утро. Моя рубашка была уже насквозь мокрой от пота. Настала очередь говорить для следующего моряка. «Весь тот год, что работал на борту, я не получал денег», – говорил он, и чувствовалось, что внутри мужчина весь кипит от гнева. Он постепенно повышал голос. «И когда я попросил заплатить, то мне ответили: “Мы еще не высчитали твое жалованье”». Ему так и не заплатили за весь год в море. И все же его жизнь была не такой чудовищной, как у остальных.
Следующий мужчина, с которым я заговорил, прикрывал рукой глаза от солнца. На голове у него был шрам: как он объяснил, ему прижгли это место трубкой. Откинув волосы со лба, он действительно обнажил 10-сантиметровый горизонтальный шрам на лбу. Из-за этого, по его словам, он плохо видел на ярком солнце. У меня все сжалось внутри от мысли о том, какие еще нарушения мозга могла вызвать такая травма.
Сэм, разговаривая на ломаном английском, переводил одну историю за другой. Опыт этих людей был сходным. Один из них сказал: «Как только мы попали на борт, нас избили и заставили принимать наркотики, чтобы мы могли работать дольше». Человек со шрамом на голове говорил: «Они избивали меня. Я хотел спать, но нас били, чтобы мы ночью бодрствовали. Вы видите мой шрам. Нас заставляли принимать наркотики, чтобы мы не спали, а работали. Если мы не могли работать, в нас стреляли и сбрасывали за борт».
Я спросил коллегу Сэма, действительно ли наркотики так широко распространены. «Это бывает часто, – ответила она. – Фактически входит в условия работы, если можно так говорить. Владельцы лодок хотят извлечь из рабов максимум прибыли, а самый действенный способ заставить непрерывно работать – это, к сожалению, накачать человека наркотиками, такими как амфетамины».
Эта сотрудница НПО побывала на одной из лодок и рассказала: «На судне, где мы были, многие ребята были совсем юными – лет по четырнадцать. Они работают все время, а там очень легко совершить ошибку и сильно порезаться. Иногда можно вообще отрезать себе канатом или леской руку или ногу. Им следовало бы получить медицинскую помощь, но капитаны предпочитают давать наркотики, чтобы они могли работать дольше».
Еще один аспект жизни этих злополучных моряков – проституция, которая процветает на рыбацких судах во время долгого пребывания в открытом море. Суда, чей основной груз – проститутки, носят эвфемистическое прозвище «лодки любви». Сотрудница НПО рассказала: «Когда суда приходят в порт, никто не может выйти оттуда в город. Таким образом, эти парни бывают в море по году, а то и по два, без каких-либо контактов с остальным миром. И раз уж они не могут попасть в порт, то услуги, так сказать, приходят к ним сами. Помимо проституток, это и наркотики, и еда, и алкоголь, и вообще все, что продается и покупается и чего на рыболовецком судне не достать».