'Императрикс' - слово звериное

Пикуль Валентин 'Императрикс' - слово звериное

Пикуль Валентин

"Императрикс" - слово звериное

Время Анны Иоанновны, будь оно трижды проклято.

Чиновник костромской консистории Семен Косогоров (волосом сив, на затылке косица, вроде мышиного хвостико, на лбу бородавка - отмета божия) с утра пораньше строчил перышком. Мутно оплывала свеча в лубяном стакане. За окном светлело. В прихожей, со стороны входной лестницы, копились просители и челобитчики - попы да дьяконы, монахи да псаломщики.

- Эй, - позвал. - Кто нуждит за дверьми? Войди до меня.

Вошел священник уездный. В полушубке, ниже которого ряска по полу волоклась - старенькая. Низко кланялся консисторскому. На стол горшочек с медком ставил. Затем и гуся предъявил. Косогоров липовый медок на палец брал и с пальца задумчиво пробовал - вкусен ли? Гуся презентованного держал за шею рукою властною, огузок ему прощупывая - жирен ли? И гуся того с горшком под стол себе укладывал, где уже немало даров скопилось.

Спрашивал:

- Кою нужду до власти духовной имеешь? И как зовешься?

На что отвечал ему священник так-то:

- Зовусь я Алексеем, по батюшке Васильевым. Нужды до власти не имею по смиренности характера, от кляуз дабы подалее. Но прошу тебя, господин ласковый, ссуди ты меня бумагой для писания. Совсем плохо в деревне - негде бумажки взять.

- Бумажка, - намекнул Косогоров, - ныне в красных сапожках бегает. А. много ль тебе листиков? И на што бумага?

- По нежности душевной, - признался Алексей Васильевич, - имею обык такой - вирши да песни в народе сбирать. Для того и тужусь по бумажке, чтобы охота моя к тому не ослаблялась. Ибо на память трудно надеяться: с годами всех песен не упомнить.

Косогоров вдруг обрадовался, говоря Васильеву:

- Друг ты мой! Я и сам до песен разных охоч. Много ль их у тебя собрано? Канты какие новые не ведаешь ли?

Священник тут же (по памяти) один кант ему начертал:

Да здравствует днесь императрикс Анна,

На престол седша увенчанна.

Восприимем с радости полные стаканы,

Восплещем громко и руками,

Заскачем весело ногами,

Мы - верные гражданы.

То-то есть прямая царица!

То-то бодра императрица!

- Чьи вирши столь усладительны? - возрадовался Косогоров.

- Того не упомню. С десятых рук переписывал.

И священник, добыв бумажки, отъехал на приход свой - в провинцию. А консисторский чин вирши новые решил в тетрадку перебелить, дабы затем по праздникам распевать их - жене в радость, а детишкам в назидание. Поскреб перо об загривок сивый, через дверь крикнул просителям, что никого более сей день принимать не станет. Начал он первый стих пером выводить и сразу споткнулся на слове "ИМПЕРАТРИКС".

- Нет ли худа тут? - заробел Косогоров. - Слово какое-то звериное. Может, зложелательство в титле этом?

И - заболел. Думал, на печи лежа: "Уж не подослан ли сей Васильев из Тайной канцелярии? Нарочито со словом звериным, чтобы меня, бедного, в сомнение привесть. Может, пока я тут на печке валяюсь, враги-то не дремлют." На службу не ходил, предчуя гоненья и пытки великие. От страха стал водку кушать. Потом в горячке на улицы выбежал и заорал:

- Ведаю за собой "слово и дело" государево! Берите меня.

По законам тогдашним всех, кто "слово и дело" кричал, отводили под арест. Вспомнил тут Косогоров мудрость народную, коя гласила, что доводчику - первый кнут, но было поздно.

Из-под кнута, весь в крови, он показал палачам:

- К слову "императрикс" непричастен! А ведает о нем священник Алексей Васильев, злодейски на титул царицы умысливший.

Взяли из деревни любителя фольклора, стали его пытать.

- Слово "императрикс", - отвечал Васильев, - не мною придумано. А списывал кант у дьяка Савельева из Нерехты.

Послал воевода людей на Нерехту, доставили они ослабшего от страха дьяка Савельева, и тот показал допытчикам, не затаясь:

- Слово "императрикс" с кантов чужих списывал, а сам кантов не сочинял. Но был на пасху в гостях у кума своего, прапорщика Жуляковского, а там много мы разных кантов распевали.

Взяли и Жуляковского-прапорщика - подвесили на дыбу.

- Слова "императрикс" не ведаю, - отвечал прапорщик. - Но был в гостях у купецкого человека Пупкина, и там первый тост вздымали за здоровье именинницы Матрены Игнатьевны, отчего-де мне, прапорщику, уже тогда сомнительно казалось - почто-де сперва за бабу вино пьют, а не за ея царское величество.

Взяли купецкого человека Пупкина - туда же подвесили.

- Слова "императрикс" не говаривал никогда, - показал он с огня. - А недавно был в гостях у человека торгового, прозванием Осип Кудашкин. И тот Кудашкин, шибко весел, выражал слова зазорные. Мол, государыня наша столь широка тельцем стала, как бы, гляди, не лопнула: тогда нам-де хорошо будет.

Взяли именинницу Матрену Игнатьевну и поехали брать Кудашкина. Но сей Кудашкин оказался горазд умудрен житейским опытом и потому заранее через огороды задворные бежал в роковую пропащность. Решил воевода, пока Кудашкин не сыщется, тряхнуть на дыбе Матрену Игнатьевну.