Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты

Бестужев предоставил полный и убедительный отчет о состоянии дел государыне; понятно, что после этого ей расхотелось вести сердечные беседы с Шетарди. Лесток был связующим звеном между Елизаветой и маркизом. Лейб-медик очень переживал, поскольку давно служил Франции, получая от нее вознаграждения. Теперь он, как мог, поддерживал Шетарди и все время твердил, что охлаждение императрицы временное, что она к нему замечательно относится, просто надо быть настойчивее. Вот выдержка из депеши Шетарди в Париж, написанная в мае 1742 года, она выглядит не как дипломатический документ, а как личное нервное письмо. Шетарди подошел к императрице на маскараде с такими словами: «Я готов был пожертвовать для вас жизнью, я много раз рисковал сломать себе шею на службе у вас». Он прямо сказал, что вынужден будет оставить Россию. И далее: «Через два месяца, надеюсь, вы освободитесь от меня; но когда четыре тысячи верст будут отделять меня от вашего величества, вы поймете – и это служит мне единственным утешением – что пожертвовали самым преданным вам человеком для лиц, которые обманывают вас». В последних словах был явный намек на Алексея Петровича Бестужева и его брата Михаила – обер-гофмейстера.

Так не разговаривают с императрицами – правда, может быть, Шетарди приврал для красного словца. Но Елизавета не обиделась. Она повела себя не как государыня, а как женщина, улыбнулась мило. Ах, ох, маркиз, это недоразумение, мои чувства к вам неизменны, но поверьте, маскарад не место для политических объяснений. Здесь танцуют.

Шетарди несколько успокоился, но вскоре узнал, что Россия вообще отказалась от посредничества Франции в мирных переговорах. А ведь это была идея Шетарди. И к чему все пришло? Из-за согласия устраивать дела Елизаветы Петровны Франция испортила отношения с Пруссией. Фридрих II заявил, что если вы «дружите» с Россией, то я «подружусь» с Австрией, вечной своей противницей. Шетарди знал виновника всех бед – Бестужев. Какое коварство – заявить, что Россия просила Францию только о «доброй услуге», хотя вся Европа произносила единственно правильное слово – посредничество, и сам Бестужев с этим ранее соглашался. Более того, негодяй вице-канцлер уже принял деньги от французского короля, а потом с невозмутимым видом вернул 15 тысяч ливров назад. Экая каналья!

Не будем осуждать Бестужева слишком строго. Это была не взятка, а всего лишь плата за услуги, узаконенная дипломатическими отношениями XVIII века. Мы платили иностранным министрам, они нам платили, получая при этом обоюдную выгоду. Были, конечно, и незаконные тайные взятки, но это случай особый.

Шетарди больше нечего было делать в России, и он попросил Париж выслать ему отзывную грамоту, которая была прислана на удивление быстро. Пора было паковать чемоданы, и в этот момент Елизавета резко изменила отношение к Шетарди. Он вдруг опять стал незаменимым партнером в картах и самым желанным собеседником. Она готова была принять его в любое время. Он уже не дипломат, а посто частное лицо, и он ей симпатичен. В непринужденной беседе она опять ругала Бестужева: характер отвратительный, политика его непонятна, и вообще «он зашел слишком далеко». А эта фраза: «Пока я жива, я никогда не буду врагом Франции. Я слишком многим ей обязана».

Елизавета приглашала Шетарди к ужину, на охоту, принимала его даже в своей опочивальне (дальше милых разговоров дело не пошло), а потом вдруг попросила отложить на некоторый срок свой отъезд и сопровождать ее на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. Шетарди согласился. Паломничество было обставлено следующим образом: шли пешком за каретой, потом карета доставляла паломников на ночлег на постоялый двор или прямо в поле, где раскидывали шатры. На следующий день карета возвращала их на оставленное место, и опять пешком по направлению к святыне. Алексей Разумовский тоже принимал участие в поездке, но он умел стушеваться. Шетарди казалось, что их только двое, он и императрица, и она была весела, нежна, ласкова и все время твердила о любви к Франции, которая «имеет таких сынов».

В Шетарди еще был жив дипломат, и он пытался поговорить о деле, внушить императрице мысль о необходимой отставке вице-канцлера, но она закрывала ему рот. Паломникам негоже толковать о политике, вот вернемся в Москву…

Вернулись. И этот разговор состоялся. Вот как Валишевский, ссылаясь на официальную информацию, описывает эту встречу. «Чтобы нанести решительный удар, о котором он заранее так храбро хвалился в Версале, Шетарди заимствовал у Бестужева обычное для вице-канцлера оружие и раздобыл письмо маркиза Ланмари, французского посланника в Стокгольме, в которое вставил сфабрикованное им самим известие, что прусский король, действуя совместно с Бестужевым, хочет завладеть Курляндией и восстановить на престоле Иоанна Антоновича.

Елизавета испуганно смотрела на него.

– Вы имеете доказательства?