Императрица Фике

Иван Третий

Изумленная Европа… была ошеломлена внезапным появлением огромной империи на ее восточных границах, и сам султан Баязет, перед которым она трепетала, услышал впервые от московитов надменные речи…

К.Маркс «Секретная дипломатия»

Глава 1. Предвесенняя ночь в Москве

Перед древней святыней — Одигитрией Путеводительницей, — трепеща, теплится синяя лампада, и оттого темные тени тоже дрожат на золотом окладе, на самоцветах, на темных веках Девы, словно очами иконы смотрит живая пролетающая полночь.

Много видели эти очи иконы, писанной святым евангелистом Лукой, когда сопровождала она греческих царей в их военных походах, в путешествиях по землям, по морям, И она же, Путеводительница, победоносно подвела войска ромеев к Константинополю, изгнала оттуда грабителей — латинских рыцарей и вернула Палеологов на святой трон в Царьграде.

Теперь она в Москве. Сплылись в сумраке углы, лавки вдоль стен, заваленные сонной рухлядью, из-под медвежьего одеяла на постели торчит борода великого князя Ивана, клок красной рубахи, да свесилась со скамьи босая его нога, слышно мерное его дыхание. По бревенчатым стенкам жаркой кремлевской повалуши бегают тараканы, трещат сверчки. За окошками бунтует предвесенняя вьюга, от ветра дрожит слюда в оконницах, перестукивают вьюшки в печной трубе. А притихнет ветер — слышны за дверью девичьи голоса.

Там в сенях у порога лежат две девушки-гречанки, охраняя покой своей госпожи, — Харитина и Пульхерия. Им тоже не спится в бурную эту ночь на исходе зимы, когда ледяное царство начинает рушиться.

Против иконы — кресло резного дела в цветах, фруктах, подушка бархатная, в кресле — великая княгиня Московская Софья Фоминишна, закуталась в греческий теплый плащ, бледная, черными глазами смотрит она в ожившую темноту, слушает дыхание супруга, рев ветра, тонкие его провизги, свист, вой, царапанье, стук в окна, хлестанье снега в оконницы.

И часто эдак не спится ночами Софье Фоминишне — о, мало тишины на Москве! В самую первую зиму, как приехала она на Москву из Рима, на пятой неделе Великого поста в середу занялся пожар на холме, у церкви Рождества. Проснулась византийская царевна под частый набат, окна красные, бушует над деревянной Москвой сплошь огонь. Цельные горящие бревна, а то крыши летят от огненного вихря, валятся в огонь, загораясь, птицы — голуби да галки. Мало не вся Москва сгорела в ту ночь, сгорели в Кремле великокняжий да митрополичий дворы. Молодые, Иван да Софья, едва выбежали из Кремля, жили в случайном доме на Яузе, у церкви Николы. И долго еще возили по кривым улицам Москвы божедомы в рогожных балахонах на дровнях дочерна обугленные, скорченные тела погибших.

А еще страшней горело летом — как падала временами великая сушь вокруг Москвы, — огонь тогда шел по лесам и верхом и низом, выжигал сухие болота; слизывал жатвы. горели деревни и города, сквозь сизые дымы стояло багровое солнце.

Все в Москве эдак — и морозы и огонь, — все вместе. То безмерная ласковость огнеглазого мужа, то ярые его гневы: женщины, бывало, падали от взгляда великого князя. Нет тишины на Москве, кипит в ней народ, словно вода бьет ключом на базарах, торгах, площадках, крестнах, улицах, — работает, смеется, торгует — вольный да смелый, каждый час готовый требовать от князя великой правды своей.

А спит сейчас Иван Васильевич, словно дитя, дыхание его тихо и мерно… И сидит византийская царевна Софья бессонно против иконы своей, глаза в глаза:

— Куда же теперь ты поведешь нас, мати, где наша судьба?

Не спится Софье Фоминишне в эту вьюжную ночь — сидит она словно за пряжей: пляшет, крутится веретено, прядет, тянет, навивает на себя нитку ее памяти. Много, много видели уже черные глаза за ее мятежную жизнь.

Светозарно утро ее детства. Бежит вот она, маленькая Зоя, в шафранном своем хитончике по великолепному саду Великого Дворца, что над синим Босфором, — бежит, догоняет свой золоченый мячик, а мячик прыгает по мраморной дорожке все ниже, туда, к подножью несокрушимых стен, стерегущих уже целую тысячу лет Царьград.

— А-ой! Зоя! Зоя! Ау! — кличет отставшая от нее няня, старая Евдокия, рабыня-славянка. Море все в золотых искрах, старые кипарисы, буки, платаны, дубы веют прохладой, и сквозь зеленую листву над столицей Вселенной подымает золотую голову святая София.