ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ

«Из дальней страны… меньший из слуг твоих, тебе, великому царю и господину, челом бью! Ты - цвет зеленого неба! Ты звезда и надежда христиан, веры нашей крепость, всем государям прибежище и закон, законной земли твоей грозный государь, тишина земли, помоги нам в нуждах наших…»

Приближался час решения вопроса о власти ордынского царя над Москвой. Заутра, зарано в Кремль должны были пожаловать послы царя Ордынского Ахмата; сегодня, в предвесеннюю вьюжную эту ночь, их великое посольство стало под Москвой военным станом. Так донесли уже великокняжеские доброхоты из татарского подворья на Ордынке. На этот раз царев посол вез с собой ханскую басму, чтобы повторением этого старинного обряда особливо унизить Москву: «басма» была следом босой ноги хана Ахмата, вдавленной в теплый воск, залитый в чеканной работы серебряный ларец, завернутый в парчу и в шелк. Сколько раз уже ускользал великий князь Иван Васильевич от встречи послов, сколько раз сказывался он больным! Теперь эти хитрости более не помогали - ордынский царь Ахмат грозил нашествием своих ратей, если Москва не выкажет былой покорности.

Вот почему и не спала в ту вьюжную кремлевскую ночь Софья Фоминишна… Завтра решалось то, чего ради она пустилась сюда, на этот суровый лесной Восток. Завтра - решение. Завтра - испытание того долгого, кропотливого плана освобождения, который так долго, тонко и страстно вынашивался вместе с ее супругом.

Как будет действовать великий князь? Хватит ли у него решимости? Явится ли он, вековой татарский раб, смелым воином Георгием, который поразит страшного змия, освободит Московское христианское царство? Отступит ли Орда?

Все как будто бы готово. Надежны вести из Крыма, Хан Ногай и казанцы ждут только удобного случая, чтобы броситься на последнего ордынского царя. Воют весенние ветры - они пророчат освобождение Московского царства от студеной степной зимы. А не будет царства Ордынского - так на его месте развернется, зацветет царство Московское!.. Этого все ждут и здесь, ждут и там, на Западе. Там не любят Рима, не любят его власти.

Уже восемь лет тому, как Венецианская синьория постановила, что как только Восточная Империя Константинополя будет отвоевана, то на престол Царьграда вступает он, Иван, великий князь Московский, супруг царевны Зои, Палеолог. Только ведь у него найдутся возможности силой подкрепить свои права на престол, найдется и великое, сильное войско.

О, как Софья Фоминишна страстно жаждала этого! Хитрая, умная, дальновидная, она решила эти возможности ее супруга подкрепить договором с ее братом царевичем Андреем: Андрей, конечно, уступит свои наследственные права на Царьград великому князю Московскому за приличное вознаграждение, тем более что он уже пытался было продать их в Европе… Софья вызвала брата Андрея в Москву, чтобы, обсудив вопрос, решить его окончательно.

И снова и снова смотрела Софья Фоминишна то на спящего мужа, то на строгий Лик Одигитрии:

- Куда меня поведешь, мати! Неужели величественно вернемся мы к тому высокому столпу, что посередь двора Великого Дворца, откуда начинались все пути мира? Неужели Иоаннес станет владыкой Вселенной?

И, сорвавшись с кресел, она упала перед образом на колени:

- Ах, Иоаннес! Иоаннес!

Ночь проходила, спать времени уже не было…

Глава 6. Растоптанная басма

Наутро Москва вся в весеннем солнце, в звонах капелей, в подснежных ручьях с ее холмов. Неглинная вздулась черной водой, канава вдоль Кремля на Красной площади тоже была полна, шумные желтые воды свергались в Москву-реку. Улицы кишели торговым людом, брякали колокола, крик стоял над Красной площадью, заставленной прилавками, палатками, ларьками, когда послы ордынского царя Ахмата подымались от Москва-реки к Кремлю. Узкими глазками своими они смотрели на новые главы Успенского собора, высоко поднявшиеся над разбираемыми стенами, на новые башни, на кипучую веселую стройку, Степняки эти не понимали, как можно было работать так шумно, так упорно, наперекор извечному спокойствию матери Земли, как можно громоздить на ее груди такие, уносящиеся ввысь, к облакам, к небу, тяжелые строения… Их пугал этот четкий стук топоров, дробный долбеж каменотесов, властные голоса деловых людей, мерные крики несущих кирпичи по шатким лесам - все эти звуки невиданного труда. Мальчишки бежали за посольством, что-то весело кричали, утренние сизые дымы из изб клубились по-прежнему. В Успенском соборе ударили к обедне, и звон большого колокола, широкий, низкий, поплыл вширь, далеко с холма над русской землей, словно медная песня без слов встающей мощи.

Великий посол царев Садык-Асаф ехал на вороном аргамаке, сидя высоко по-татарски в своей подпоясанной с подхватом синей шубе, в рысьем малахае. За ним тянулись вельможи и счетчики разного рода налогов, даруги, баскаки, скотосчетчики, раскладчики подушного. За ними - охрана с саадаками за спиной, с кривыми саблями у пояса. Невысокие, мохнатые степные коньки, впереплет перебирая ногами, месили талый снег.