Императрица Фике

Фикхен по-русски очень выразительно, чисто прочла Символ веры от слова до слова и толково ответила на вопросы архиепископа Амвросия Новгородского.

Да разве можно было сравнивать, как она читала «Верую» и как читал его раньше великий князь-наследник! Тогда к двери дворцовой церкви в Петербурге пришлось приставить караул, чтобы случаем не зашел кто-нибудь из посторонних. Великий князь не хотел учить русский язык, и на настояния его учителя Исаака Веселовского истерически орал подчас:

— Русский язык! Брюммер же ведь мне говорил, что этот подлый язык годится только для рабов и для собак!

А здесь — такой чистый русский выговор… Почти без акцента!

Все были очень тронуты, многие даже плакали. Диакон впервые мощно проревел на ектений прошение за «благоверную великую княгиню Екатерину Алексеевну».

Исчезла милая и смелая девочка Фикхен, эта Золушка из унылого Штеттина, и на отличившуюся героиню опять пролился сверкающий дождь подарков. От императрицы она получила великолепный бриллиантовый браслет с портретами жениха и невесты.

После веселого ужина все общество переехало из головинского дворца в Кремлевский, а утром тысячепудовые колокола Ивана Великого звали народ к обедне…

Императрица, двор, сенат и вся знать стояли в Успенском соборе среди его круглых колонн, под старыми фресками, помнящими еще Софью — Зою Палеолог, византийскую царевну. С амвона был зачитан высочайший указ о том, что «наследник наш, сын нашей возлюбленной сестры Анны Петровны, обручается с принцессой Ангальт-Цербстской».

Императрица сама надела кольца на руки жениха и невесты… Какая светлая радость!

Вскоре обрученные Петр и Екатерина с доброй теткой Эльзой поехали опять на богомолье, теперь уже в Киев.

Свадьба Петра Третьего и Екатерины Второй состоялась в Петербурге в августе следующего, 1745 года, по церемониалу, выработанному по версальскому образцу. На утренней заре Петербург был пробужден пятью ударами пушек. К 6 часам утра уже начался въезд персон в Зимний дворец. В 11 — в Казанский собор двинулась торжественная процессия… Для народа, было выставлено угощение — жареные быки, бочки с вином, целые горы хлеба. Вечером на Неве был зажжен великолепный фейерверк…

Торжества шли не только в России, но и в Германии.

В Штеттине гимназисты пели торжественную оду фатеру великой княгини, восхваляя успехи его дочери. Была затем разыграна опера «Соединение любви в браке».

В Киле, родном городе Петра Федоровича, в Голштинской академии студенты тоже пели торжественную кантату:

Как только ты в Москву вступила,
Так все сердца заворожила!

Штеттинская Золушка добилась того, чего она так хотела… Рядом с ней на широкой постели спал жестоко пьяный ее муж — наследник русского престола.

Пил он с десяти лет…

Глава 6. Победа при Гросс-Егерсдорфе

— Фридрих-король — захватчик! Он — землекрадец! Так о нем разуметь должно!

Проговорив это, императрица Елизавета хлопнула рукой по столу, зазвенел бокал. Была она в большом возбуждении, лицо все в красных пятнах, то и дело хваталась она за сердце, задыхалась. Однако речь ее была тверда.

— Ежели он теперь мир получит — что сие значит? Значит, он, король Прусский, в Силезии утвердился! Тогда он и дале пойдет, земли забирать будет… Сейчас он в Саксонию рвется, саксонцев в свои войска набирает… А коли он Терезию-королеву тоже к рукам приберет, то у него столько силы будет, что сможет делать все, что захочет… И Англия теперь с ним заодно… Он, господин Вильямс, английский посланник, мягко стелет, а спать нам будет жестко. Раньше, при батюшке, Россия в Европе первой силой была, а нам теперь из чужих рук смотреть, что ли?

Срам!

Государыня так задохнулась, что присутствующие сострадательно опустили глаза. Канцлер Бестужев полез было в карман камзола за своими «бестужевскими каплями», но императрица отстранила его руку.

— А как нам отступать перед Фридрихом? — продолжала она. — Да разве он настоящий государь? Нет! Бога он не боится, он не верит, кощунствует над верой, над святыми издевается, в церковь не ходит, с женой не живет… Ни обещаний своих, ни договоров не держит… Что он сегодня обещал, в чем обнадеживал — завтра же забудет… Перед всем миром лжецом себя показать не боится, ежели только своей выгоды достичь думает.

Такой острый разговор шел в интимном кругу в Петергофском дворце. Ужин был окончен, но, несмотря на теплый вечер, окна закрыты. Свечи в бра на голубых с золотом стенах, в канделябрах на столе оплывали воском. Во главе стола сидел граф Разумовский с своей постоянной добродушной улыбкой, молчал как всегда — этот супруг Елизаветы был в стеганом штофном халате, с фуляром на шее — чувствовал себя нездоровым. Кроме него и Бестужева вокруг стола в красных креслах сидели князь Трубецкой да графы Иван да Александр Шуваловы. Но сегодня в этом тесном кругу был еще один приглашенный — Степан Федорович Апраксин.