Императрица Ядов (ЛП)

Я думала, что наш план пропустить второй ужин удался, пока я не повернулась и не заметила Константина у открытого входа на полки.

Он стоял между книгами, засунув руки в карманы, и позади него горел свет. Когда он повернул голову, его светлые волосы поймали свет и засверкали, как золото, среди пыльной библиотеки.

— Пора ужинать, — сказал он.

Так вежливо, так официально. Я чуть не швырнула в него книгой.

— Мы с Николаем не голодны.

Николай потянул меня за ногу.

— Я голоден, мама.

Когда ему будет шестнадцать, и он попытается заставить меня солгать, чтобы уклониться от научного теста, я запомню это.

Константин улыбнулся.

— Ты голоден, Николай? Тогда спускайся вниз и поужинай.

Мой сын заковылял к Кону, но я поймала его за руку.

— Мы с Нико перекусим чего-нибудь попозже.

— Нет, нет. — Николай уставился на меня широко раскрытыми зелеными глазами и дрожащими губами. — Мама, я хочу есть.

Улыбка Константина сверкнула зубами. Он знал, что выиграл, и знал, что я проиграла.

В итоге мы отправились на ужин, даже если я провела большую часть трапезы, молясь, чтобы все закончилось.

Николай сидел в конце стола с Еввой, их обоих развлекали Даника и Роман. Всякий раз, когда Роман и Даника прекращали свое маленькое шоу, чтобы пререкаться, оба малыша начинали хихикать.

Меня, к сожалению, посадили на взрослую сторону стола. Где не было куриных наггетсов и приходилось есть ножом и вилкой. Константин сидел на своем обычном месте во главе стола, правя всеми нами. За все два часа, что мы просидели там, он ни разу не обратил на меня внимания. Я могла бы стать для него еще одним предметом мебели в столовой. Черт, наверное, так оно и было.

— Где Антон? — пробормотала я Роксане во время ужина.

Черты ее лица напряглись.

— Я попросила его присоединиться к нам, но он отказался.

— Как он себя чувствует?

Маленький угрюмый мальчик, которого я видела в библиотеке, не был тем очаровательным ребенком, которого я помнила.

Именно Дмитрий сказал:

— Он травмирован. Он убил свою сестру, а его мать-психопатка.

За столом воцарилась тишина. Больше ничего не было сказано на эту тему.

Я не оценила домашнюю обстановку, маленькое «Елена, передай картошку» или «Еще вина?» Прошло три года, три мучительных года, и все, казалось, были довольны тем, что вели себя так, будто этого никогда не было.

Однако не это вывело меня из себя. А Константин.

Мне не нравилось, когда меня игнорировали. Он знал это. Он знал, что молчаливое обращение действует мне на нервы.

Не позволяй ему добраться до тебя, сказал рациональный голос в моем сознании.

Было уже слишком поздно. Константин уже добрался до меня. Я чувствовала все его присутствие под кожей, в волосах и под ногтями. Всякий раз, когда он говорил, каждая клеточка моего тела, казалось, воспламенялась электричеством, и всякий раз, когда он передавал мне блюдо, легкие болезненно сжимались.

Я продолжала молиться, чтобы Николай что-нибудь пролил или заскучал, так, чтобы у меня появится предлог уйти. Дети, сказала бы я этим обеспокоенным, но облегченным голосом, унося малыша наружу. Что ты можешь сделать?

Вместо этого мой сын вел себя прилично. В тот единственный раз, когда мне было нужно, чтобы он доставил мне неприятности, он был слишком увлечен Романом, чтобы придумывать какие-либо планы. Я не могла найти в себе сил разозлиться, наблюдая за его сияющим лицом. Его глаза были широко раскрыты, когда Роман сложил салфетку в странную птичью форму, и его хихиканье было заразительным, когда Даника притворилась, что салфетка может летать.

Любовь, которую я испытывала к своему сыну, была такой яркой, такой болезненной и отрадной, что, если бы врач когда-нибудь вскрыл меня, он увидел бы имя Николая, написанное над клапанами и аортой моего сердца.

Мне было интересно, какие еще имена они найдут...

Мои глаза метнулись к Константину. Он откинулся на спинку стула, потягивая свой стакан водки и терпеливо слушая, что ему объясняла Роксана. Судя по легким движениям ее рук и блеску на лице, она, должно быть, говорила о балете.

Константин предпочел Роксану в качестве собеседника во время ужина. Он почти не разговаривал с Артемом, а Дмитрий был слишком несчастен, чтобы пытаться завязать светскую беседу. Время от времени он разговаривал с Романом или Даникой, но в остальном сидел молча.

Динамика сильно отличалась от тех ужинов, которые мы проводили вместе три года назад.

Думаю, именно поэтому какая-то часть меня пыталась избегать еды с ними. Я не хотела видеть, как сильно они изменились, что происходило без меня, чтобы стать свидетелем. Я не хотела видеть их счастье без меня, но также не хотела видеть печаль, которую вызвало мое отсутствие.

Я не хотела видеть этого нового человека, которым стал Константин.

Когда ужин подошел к своему неизбежному концу, я подхватила Нико под мышки со стула и исчезла в лабиринте коридоров. Он долго рассказывал о Романе, Данике и Евве во время своей рутины перед сном; я едва могла вставить слово.

Устроившись под одеялами, он спросил: