Она не спорила, но выражение ее лица сказало мне о ее чувствах.
Я оглянулся на дверь, единственный вход и выход в покои моего
Но я не был поэтом, и это не запутанная история.
— Я проверю, как там Роман, — сказал я Роксане. — Пожалуйста, не входи в его комнату без меня.
Я сказал «
Роксана кивнула, но ее взгляд скользнул по двери Константина. Ее рука двинулась, почти коснувшись живота, прежде чем она остановилась и убрала руку в сторону.
Она была слишком подозрительна для своего же блага. Она верила, что если признает, что клетки формируются глубоко внутри нее, то они исчезнут. Я неоднократно говорил ей, что выкидыши — это нормально и имеют очень мало общего с матерью, но ее суеверная натура отказывалась принимать рациональное объяснение.
Я снова сжал ее руку, напоминая ей о своем присутствии. Она моргнула, глядя на меня.
— Возможно, пришло время подумать о тесте, — осторожно произнёс я.
Ее черты сразу же исказились.
— Давай не будем говорить об этом здесь.
Как будто темнота Константина могла испортить мерцание света, которое мы создали.
— Тогда позже.
Я поцеловал ее в губы, и она ответила тем же.
— Я беспокоюсь о нем, — пробормотала она, прижимаясь ко мне.
Я отпустил ее руку и вместо этого обхватил обеими ладонями ее щеки, заставляя встретиться со мной взглядом. Наши носы прижались друг к другу, дыхание смешалось.
— Артем. — Роксана вложила свои руки к мои, заключая нас в объятия. — Он всегда будет таким.
— Не всегда. Это невозможно.
Эмоции менялись в ее серых глазах, цвет переходил от яркого серебра к темному асфальту, обрабатывая свои мысли и переживая чувства.
— Разве ты не будешь оплакивать меня вечно? — она спросила.
Все мое тело напряглось. Страхи, которые я прятал под щитом отрицания, угрожали захлестнуть. Даже почти семь лет спустя я все еще ясно видел ее в своем воображении: склонившуюся над окровавленными, разбитыми коленями, вцепившуюся в раздробленные кости с мощью великана. Она не кричала, но иногда я жалел, что она этого не делала. Тишина была навязчивой.
— Что это за вопрос?
Роксана не стала возражать против моего отказа ответить на вопрос. Вместо этого она сказала:
— Я бы оплакивала тебя вечно. — ее голос стал жестче. — Я убью тех, кто отнимет тебя у меня, и обрушу свой гнев на Нью-Йорк, — она постучала в дверь Константина. — Возможно, в другой жизни это я буду сидеть за той дверью, а Костя будет стоять в коридоре, израненный моей яростью.
— Что, если это ни к чему тебя не приведет, — сказал я, но ее голос погрузился в меня, как камень, брошенный в пруд.
Если бы я оказался на месте Константина, и это была бы Роксана... моя Роксана...
Не было слов, чтобы описать ужас, который я навлек бы на мир.
— Мы вместе гораздо дольше,
— Мы поженились, пробыв вместе меньше месяца, — был ее ответ.
Роксана, к сожалению, права. На самом деле, ждать больше суток было формальностью ради Роксаны. В момент, когда я увидел ее, прекрасную московскую балерину, с глазами мечтательницы и душой ангела, со мной было все решено.
Я бы выдал ее замуж за колокола Лебединого Озера еще до того, как узнал ее имя, если бы она была Братвой.
— Константин и Елена не женаты, — коротко сказал я. — Он не будет таким вечно. Я этого не допущу.
Роксана печально пожала плечами.
— Не думаю, что кто-то из нас должен это решать.
Мои мысли вернулись к крови и костям, кишкам и органам, которые Константин оставил лежать на полу, как выброшенные ботинки. Жестокость этого была шокирующей, но слова Роксаны открыли мне глаза. Возможно, я понимал тяжелое положение моего
— Нет, — пробормотал я. — Я верю, что ты права. Это не зависит от нас.
Она слабо улыбнулась.
— Будет ли этой причины достаточно, чтобы успокоить мужчин?
Нет. Константину предстояло править королевством, руководить Братвой. Его люди ждали приказов, и чем дольше они оставались без своего короля, тем беспокойнее они становились. Начали появляться слабые усилители, с которыми, к его чести, Федор хорошо справлялся.
Я бы никогда не признался в этом вслух.
Но, несмотря на все усилия Федора, беспокойство оставалось, и если бы Братва Тарханова увидела слабость Константина, то вскоре свидетелями стали бы и наши враги.
Когда-то наши враги знали... тогда все, ради чего мы с Костей работали с детства, пропало бы даром.
И все же я не мог найти в себе силы испытать презрение.
Я понимал.