– Я с вами полностью согласен, сэр Генри, – согласился министр иностранных дел Его Величества, – сейчас уже, конечно, сложно что-то сделать, но возможный русско-германский альянс может иметь под собой только антибританскую направленность, и если мы допустим до такого, нам не будет никакого прощения. Я убежден, что требуется постараться наладить прямой контакт с так называемыми Пришельцами и убедить их во взаимовыгодности сотрудничества с Британской империей. Насколько я понимаю, прежде их воспринимали как исключительно враждебную силу и стремились либо пленить, либо убить. С учетом влияния, которое Пришельцы оказывают на русскую правящую семью, такому подходу просто нет прощения. Поэтому договариваться, договариваться и еще раз договариваться.
На несколько секунд наступила тишина, прерываемая только громким тиканьем больших напольных часов да жужжанием одинокой заблудившейся под потолком мухи.
– Насчет Пришельцев вы совершенно правы сэр Эдвард, – наконец сказал британский премьер, – от них зависит многое, если не все, а их Воин, он же Принц, собирается стать консортом при новой императрице. И самое главное, по вашему министерству необходимо издать циркуляр о том, что впредь категорически запрещается заниматься подобными острыми акциями под дипломатическим прикрытием. Для подобной работы следует иметь отдельную службу, чтобы рыцари плаща и кинжала ходили по одним тропам, а дипломаты по другим. Если кто-то хочет убить русского царя, или, как в нынешнем случае, царицу, то пусть пытается делать это без ваших людей, которые должны быть, как жена Цезаря, вне подозрений. Максимум, что может дозволяться дипломатам, это аккуратная работа по влиянию в нужном ключе на местных аристократов, высших чиновников и деловых людей. То есть то, в чем при всем желании нельзя отыскать криминала. Только так, и никак иначе, потому что наступают тяжелые времена, в которые наши британские интересы надо будет продвигать с особой осторожностью.
28 июля 1904 года, 10:15. Санкт-Петербург, Зимний дворец, рабочий кабинет государыни-императрицы Всероссийской Ольги Первой.
Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова.
Вот уже два дня я – это не я, а Ее Императорское Величество Ольга Первая. Будто чужой человек надел на себя мое тело как неудобный костюм и носит его не снимая. Повернитесь, Ольга Александровна; присядьте, Ольга Александровна; улыбнитесь, Ольга Александровна… Одним словом, я понемногу привыкаю к своему новому положению, вживаюсь в него как актер, вживается в роль. Пока хозяином в Зимнем дворце является прежний любимец Ники министр двора барон Фредерикс. С появлением в Царском селе господина Иванова мой брат отослал его подальше с глаз, в Санкт-Петербург и, кажется, его эта ссылка весьма обидела. Этот недалекий человек даже свои верноподданнейшие доклады Ники (подготовленные подчиненными), заучивал наизусть, как гимназист таблицу умножения. Его пышные усы под начищенной каской командира лейб-гвардии Конного полка больше походили на крылья чайки: взмахни и полетит…
А еще барон имел весьма недоумевающий вид по поводу того, кто вселился в так тщательно холимый и лелеемый им дворцовый мир. Протестовать он не пытался, да только вот обиду скрыть оказалось невозможно. Смена преображенских караулов на морскую пехоту была еще половиной беды. Мой Александр Владимирович сказал, что его люди – это не революционные матросы семнадцатого года, и отдал приказ, как он выразился, «соблюдать этикет». Но, несмотря на этот «этикет», многих из морских пехотинцев барон Фредерикс с удовольствием подверг бы суровому дисциплинарному наказанию за дерзкий взгляд, независимый вид и плохо скрываемую непочтительность по отношению к столь высокопоставленной особе, как целый Министр Двора. Хотя скоро бойцам пошьют парадную форму, построенную по эскизам моего будущего мужа, и претензии к их внешнему виду отпадут окончательно, дело не только в мундирах наших верных защитников, овеянных славой сражений минувшей войны.