Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908

Цыси высоко ценила помощь этой американской дамы и испытывала к ней настоящее дружеское чувство. В 1903 году Конгерам пришлось покинуть Китай в связи с новым назначением. Саре присвоили самый возвышенный в Китае титул и преподнесли ей красивые прощальные подарки. Перед отъездом она заехала во дворец, чтобы попрощаться с Цыси, и после официальной части «мы, вдовствующая императрица и я, посидели как простые женщины за дружеской беседой». Потом, когда «прощальные пожелания уже прозвучали и я покидала палаты ее величества, меня попросили вернуться. Ее переводчик положил мне в руку «счастливый камень» – нефрит кроваво-красного цвета – с такими словами: «Ее величество сняла этот приносящий удачу камень с себя, она желает отдать его вам, чтобы вы носили ее камень на протяжении всего длительного путешествия по морям и благополучно добрались до своей достопочтимой страны». Неброский внешне, этот осколок нефрита передавался монархами Цинской династии из поколения в поколение, и Цыси сама носила его во время своего правления в качестве талисмана, охранявшего ее в годы бедствий. Отказ от такого предмета в пользу другого человека считался выдающимся шагом. То, что Цыси пошла на это в порыве чувств, говорило о ее настоящей привязанности к С. Конгер. За пределами Китая Сара продолжала получать письма вдовствующей императрицы.

В поиске новых путей исправления репутации Цыси на Западе Сара Конгер вынашивала идею написания портрета вдовствующей императрицы каким-нибудь американским художником для выставки в Сент-Луисе, намечавшейся на 1904 год. Цыси пошла на значительные субъективные издержки и согласилась на такой шаг. По традиции портреты в Китае писались только на мертвых уже предков (хотя существовали акварели с изображением повседневной жизни китайцев), и Цыси при всем ее отступлении от обычаев от суеверий все-таки не избавилась. Однако она не хотела обижать свою подругу, относящуюся к ней с такой добротой, да и к тому же не хотела упускать шанса по популяризации своей личности на Западе.

Вдовствующей императрице посоветовали услуги Катарины Карл, брат которой работал на китайской таможне, и она прибыла ко двору в августе 1903 года. Цыси согласилась позировать всего лишь один сеанс, и для него она оделась роскошно, как подобает вдовствующей императрице Китая. Она оделась в парчовое платье императорского желтого цвета, богато расшитое нитями жемчуга светло-лилового оттенка. С верхней пуговицы на ее правом плече свисала нитка из восемнадцати огромных жемчужин, разделенных бусинами из нефрита. С этой же пуговицы свисал крупный рубин с желтыми шелковыми кисточками, венчающимися двумя огромными грушевидными жемчужинами. Под одной рукой у нее находился свернутый голубой расшитый шелковый носовой платок и под другой – мешочек для благовоний с длинными кисточками из черного шелка. Ее прическу украшали всевозможные ювелирные изделия, а также крупные свежие цветы. Кисти и предплечья рук унизывали браслеты с кольцами, и, как бы для увеличения пространства для украшений, на два пальца каждой руки она надела искусные наперстки. Ногам тоже уделила достойное внимание: вышитые атласные туфли с тупыми носками покрывали мелкие жемчужины, а без них оставались только платформы толщиной несколько сантиметров. Ступая на таких невиданных для Запада платформах, Цыси энергично приблизилась к мисс Карл и спросила ее, куда следует поставить для сеанса позирования ее трон с двумя драконами. Итак, художница приступила к своей работе в зале, где она насчитала восемьдесят пять тикающих и отбивающих время часов. Одновременно она чувствовала на себе взгляд глаз ее сестры, «пронизывающе остановившихся на мне».

Обладатель этих глаз считал мисс Карл откровенным персонажем с открытым и сильным характером. Цыси она нравилась. После сеанса, написала К. Карл в своем дневнике, вдовствующая императрица «попросила меня, глядя прямо и долго мне в глаза, удобно ли мне на несколько дней задержаться во дворце, чтобы она могла позировать еще во время своего досуга». Художница, практически сразу проникшаяся к Цыси добрыми чувствами, обрадовалась такому предложению. «Сообщения, услышанные мною о ненависти ее величества к иностранцам, оказались опровергнутыми во время этой первой аудиенции еще и тем, что я увидела собственными глазами. Мне так казалось, что ни одна самая превосходная актриса не смогла бы сыграть ее личность…»