Императрицы

Ее попросили написать на обоих языках! Она вскочила с постели, вдела ноги в туфли и села к столу. Нахмурив тонкие брови, она покрыла какими-то точками и запятыми два листка бумаги. Голицын сразу увидел, что написанное мало походит на турецкие и арабские письмена, но для верности приказал отправить листки в Академию наук для обследования через знающих эти языки людей. Он получил из Академии ответ: «По предъявлении оной записки сведущим лицам, те нашли, что нарисованные знаки ничего общего не имеют ни с арабскими, ни с персидскими письменами».

Голицын передал это Силинской. Та, по обыкновению, лежала в постели. Она капризно пожала плечами и, кутая узкие тонкие плечи в шаль, сказала:

— Спрошенные вами люди ничего не смыслят в обоих языках.

Повернулась лицом к стене, спиною к Голицыну. В этот день она ничего не отвечала на вопросы князя.

Все это время она писала императрице, домогаясь личного свидания с государыней и объяснения с нею.

Через неделю пребывания в крепости, второго июня, она писала императрице:

«Votre Majesté Impériale, je croie qu’il est à propos que je prévienne Votre Majesté Impérial touchant les histoires qu’on a écrit ici dans la forteresse. Elles ne sont pas suffisantes pour éclaircire Votre Majesté touchant les faux soupçons qu’on à sur mon compte. C’est pourquoi que je prends la resolution de supplier Votre Majesté Impériale de m’entendre elle-même, je suis dans le cas de faire et procurer de grands avantages à votre Empire.

Mes démarches le prouvent. И suffit que je suis en état d’annulétoutes les histoires qu’on a trainées contre moi et a mon insue.

J’attends avec impatience les ordres de Votre Majesté Impériale et je me repose sur sa clémence.

J’ai l’honneur d’etre avec un profond respect de Votre Majesté Impériale.

La très-obéissante et soumise servante.

Elisabeth»[93]

.

Это письмо возмутило императрицу. Она сейчас же написала князю Голицыну записку:

«Prince! Faites dire à la femme connue que si elle désire alléger son sort, qu’elle cesse la comédie continuée dans les deux lettres à vous adressées et qu’elle a l’audace de signer du nom d’Elisabeth. Ordonnez de lui communiquer, que personne ne doute un instant qu’elle est une aventuriére et que vous lui conseillez de modifier son ton et d’avouer franchement qui lui a conseillé de jouer ce rôle, ou elle est née et depuis quand elle pratiquait ses filouteries. Voyez-la et dites lui sérieusement de finir la comйdie. Voilà une fieffée canaille. L’insolence de sa lettre a moi adressee dépasse tout et je commence à croire qu’elle n’a pas toute sa raison…»[94]

To знойное, душное, то свежее с холодными дождями петербургское лето тяжело отзывалось на хрупком здоровье пленницы. Она сильнее кашляла и больше выделяла крови с мокротой. Она уже целыми сутками лежала, не вставая с постели, кутаясь в одеяла и шали. Иногда вдруг вскакивала, начинала быстро ходить по комнате, потом садилась к столу и писала письма, рвала их, писала снова и опять рвала. Она сама не знала, что писать и как оправдываться.

Князь Голицын сказал ей, что, если она скажет наконец всю правду о своем происхождении, он выпросит у императрицы, чтобы ее отпустили к князю Лимбургскому. Она пожала плечами.

— Что я могу прибавить еще к тому, что я сказала вам, — печально проговорила она. — Я прошу вас… Не мучайте меня расспросами. Я ничего больше не знаю.