Империализм как высшая стадия «восточного деспотизма»

«Суверенитет здесь, – пишет К. Маркс об «азиатском способе производства», – земельная собственность, сконцентрированная в национальном масштабе. Но зато в этом случае не существует никакой частной земельной собственности, хотя существует как частное, так и общинное владение и пользование землёй…»[22]. Неудивительно, что основополагающий институт рыночной экономики – частная собственность на землю – на Востоке так и не сложился. Постоянна угроза конфискации, обременённость высокими налоговыми обязательствами, их непредсказуемость столетиями тормозит экономический рост «восточных» общества и консервирует сложившийся технологический уровень. Отсутствие крепкой наследственной земельной собственности, эволюционировавшей в феодальной Европе в майораты, лишило нарождающееся землевладельческое сословие материального основания для независимого политического бытия… Выделившаяся знать не могла обладать землёй и использовать чужой труд на «собственной основе, отделённой от государства»[23], закономерным следствием чего становится абсолютистской характер политической системы и социальная структура, которую Г. Гегель охарактеризовал как «всеобщее бесправие». Даже лично свободные крестьяне вынуждены были на протяжении многих месяцев трудиться на государственных стройках и даже внешне могущественная знать не могла свободно распоряжаться своей земельной собственностью, которую можно сохранить, только находясь на правительственной службе. В этом суть конвергенции отсталых экономических институтов и несовершенных политических установлений, взаимно питающих друг друга и в своём синкретическое единстве рождающих цербера «восточной деспотии».

Рано или поздно такое государство рушится. Хрупкое равновесие между податной службой и ведомством общественных работ, во время которого крестьяне получают в виде продовольственного содержания часть ранее отобранного продукта, может нарушиться при любимом непредвиденном «внешнем шоке». Тогда начинается масштабное крестьянское восстание, и сменяется династия. Только экстенсивное расширение посевов посредством завоеваний способно вселить в одряхлевший государственный организм свежую кровь и отсрочить его неминуемый крах.

Налоговые системы в аграрных государствах [24]

Везде образование государства влечёт утверждение системы регулярного принудительного изъятия прибавочного продукта – системы «стационарного бандитизма», как её окрестил М. Олсон. Государство определяет посредством переписи величину налоговых обязательств крестьянских хозяйств и при помощи военного аппарата организует изъятие, которое, однако, предполагает сохранение у земледельца такого количества урожая, который обеспечит ему физическое выживание и воспроизводство его хозяйства[25]. Именно поэтому «смута» – период утраты контроля центральной власти над территориями государства – воспринимается как крайне тяжёлое время: наступает разгул «нестационарного бандитизма». Пришлые группы разбойников не заинтересованы в сохранении у крестьян необходимого продукта и забирают всё, обрекая крестьян на голод.

Рельефная черта «восточной деспотии» – сверхвысокие подати[26] как гарант неизменности технологий производства и, соответственно, социального порядка[27]. На ментальном уровне консервирует незыблемость некогда заложенных основ диктат традиции. Её примат выгоден как элите, стремящейся обосновать необходимость изъятия прибавочного продукта и избежать восстаний, так и общинникам – традиция фиксирует уровень налоговых обязательств, скрыто препятствуя их увеличению. В аграрном обществе потребность физического выживания предопределяет доминирование осторожности и безынициативности как защитных психологических механизмов. В частности, из-за этого крестьяне предпочитают использовать менее эффективную, но более надёжную систему трёхполья. После того, как прочная традиция, основанная на преемственности («так делали отцы и деды») и религиозном опыте («так угодно богу»), легитимизируют сложившуюся социальную иерархию и уровень податей как «справедливые», общество вступает в период очень продолжительной стабильности, который продолжается с 3000 г. до н. э. вплоть до 1500 г. н. э. Но ценой стабильности становится многовековой застой технологического развития[28].

Доминировавшая в это время форма централизованного аграрного государства, опиравшаяся на ассоциации общин, обеспечивала большинству населения относительную безопасность, благоприятные условия для накопления имущества в виде развитой инфраструктуры, институтов права и «полиции», но взамен лишала стимулов к увеличению прибавочного продукта и ассимиляции новых технологий. Железная логика лежит в основе такого порядка: правитель обеспечивает подданным безопасность и возможность стабильного обогащения, а подданные правителю – сверхдоходы[29].