Империализм как высшая стадия «восточного деспотизма»

Однако всегда существует угроза крушения централизованного государства. Аграрная монархия постоянно балансирует между недостаточным и чрезмерным налогообложением[30]. Слишком высокие подати приводят к бегству крестьян с земли, росту бродяжничества и разбоя, а значит, и к снижению налоговых поступлений, повышают риск восстания. Слишком низкие вынуждают сокращать расходы на регулярную армию и создают угрозу иностранного завоевания. Даже «добродетельные государи», которые понимали пагубность высоких налогов – как китайский император Юань-ди, сокративший государственные расходы и опустивший налоги в несколько раз в начале своего правления, фараон Хармхаб, предостерегавший против повышения податей в своих Эдиктах, или визирь государства Сельджукидов Низам аль-Мульк, не могли сократить их ниже определённого достаточно высокого уровня – уровня, необходимого для содержания многочисленной боеспособной армии и строительства укреплений против варваров. Сами варвары прямо в результате набегов или косвенно – в виде дополнительных расходов, которые осуществляют добродетельные агроправители для сдерживание степной угрозы, – забирают у крестьянина часть прибавочного продукта. Но такие добродетельные правители – редкое явление. Обычно государи – такие, как У-ди или монгольские ханы в завоёванных землях, – поднимают налоги до максимально возможного значения, при котором у крестьян, воспринимаемых как «несвободные»[31], изымается весь излишек и даже часть необходимого продукта. Большая часть расходов ассигнуется на армию и бюрократический аппарат[32][33] Прочие расходы поглощают строительные работы, в том числе культового и оборонительного характера, и двор, а также довольно редко резервные фонды помощи крестьянам в неурожайные годы – обычно в высокоразвитых аграрных государствах (в Китае, в частности). Очевидно, что отличительной чертой аграрного государства становится его замкнутость на экстрактивном, произвольно определяемом налогообложении – самом примитивном и наименее эффективном механизме изъятии ресурсов – как универсальном источнике финансирования многочисленных статей расходов. Роль торговли и ремесленного производства, повышающаяся при стратификации общества по мере экономического развития агрогосударства, слишком мала, чтобы обеспечивать высокие доходы. Фактически единственный канал их получения – переобложение многочисленного крестьянского населения. В этом аграрная суть «восточной деспотии».

Приемлемый уровень налогов устанавливается путём проб и ошибок, пока не вырабатывается такой уровень податей, который обеспечивает максимальные доходы казне и допускает сохранение у крестьянина достаточного для физического выживания необходимого продукта. Он достигается путём соглашения с объединением общин, которые образует местное самоуправление и контролирует выполнение фискальных обязательств – так, например, происходит в Китае со времён Троецарствия в результате реформ Шан Яна: «рента-налог движется от общинников к старосте деревни, от него – к чиновнику местной администрации», – так описывает этот механизм Р. Нуреев. Раз утвердившийся уровень налогов закрепляется традицией и не меняется веками, так как на протяжении столетий сохраняется прежний уровень развития производительных сил. В феодальном обществе эта традиция особенно сильна, так как обеспечена личной связью наследственного землевладельца с живущими на его земле крестьянами. Но даже «приемлемый» уровень налогов почти всегда далёк от «справедливого», в представлении крестьянина, составляющего 10 %.

Всякое богатство, даже минимальное, произведённое честным трудом, не выставляется напоказ – ведь это может стать поводом для очередного повышения налогов. Поэтому крестьяне «восточных деспотий» не только скрывали сельскохозяйственный излишек, нажитое в торговле имущество, но и искусственно «обеднялись» надевая одежду из дешёвых тканей и избавляясь от украшений[34]. В «восточном» обществе доминируют оптимальные потребительские условия правителей: элита аграрного государства присваивает «максимум товаров, которые она может потреблять с максимальной видимостью («великолепием»). В этом разгадка контрастной нищеты масс, подчас показной, на фоне бонвиванства правителей. В империи инков право ношения драгоценностей закрепляется исключительно за элитой, пресыщающийся золотом, серебром, драгоценными камнями, цветными перьями, шерстью викуньи, в отличие от простых людей, имевших право надевать лишь скромные украшения – и только в особых случаях.