Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Поговорив о войнах, перенесемся обратно в императорский дворец в Константинополе. Присущие ему роскошь и помпезность обычно приходят на ум при одном лишь упоминании Византии. Однако историку хорошо известно, что называемый Большим дворцом комплекс включал в себя множество зданий в южной оконечности города, первое из которых было построено при Константине. По разным причинам Комнины оставили их в XII в. и перебрались во Влахернский дворец на севере столицы. Соблюдение порядка (taxis) и некоторая роскошь характеризовали придворный церемониал и на новом месте. О многих его элементах середины X в. мы узнаем из дошедшей до наших дней «Книги церемоний», объемного свода правил придворного этикета при императорском дворе. Описанные в ней ритуалы и жесты отражают государственную идеологию. Так, например, василевсы хранят молчание, в то время как вошедшие гости падают ниц, по крайней мере при первой встрече. Об этом также свидетельствуют некоторые иностранные послы[71]. Их присутствие напоминает нам о том, насколько активную дипломатическую политику вела Византия, всегда предпочитавшая ее военным столкновениям. Когда традиционные методы убеждения (деньги, дары, титулы и т. д.) заканчивались, приходилось идти на другие уловки, прибегая к брачным союзам для укрепления отношений с придворными или использовать союз с Римской церковью в качестве козыря в переговорах с Западом[72].

Порой изменения были не такими заметными, но оттого не менее важными. Например, позднеримский ритуал поднятия императора на щите не использовался после императора Ираклия (610–641), но возродился в XIII в., утратив, однако, свое военное содержание. Возложение венца на голову нового императора патриархом в храме Святой Софии вслед за торжественным возглашением обрело новый смысл после того, как в XIII в. была введена практика помазания святым елеем (myron). Коронование превратилось в священнодействие, в котором Церковь играла все большую роль. Производя акт миропомазания, патриарх разрывал прямую связь между императором и Богом[73]. В такой перемене можно усмотреть западное влияние, учитывая, что латиняне в тот момент господствовали в Константинополе. Обобщая, следует отметить, что западные королевства все больше вдохновлялись имперской моделью византийского образца, а империя ромеев, напротив, приобретала черты королевства. Императорская власть со временем определенно теряла сакральные черты. Несомненно, это компенсировалось введением династического преемства, о котором мы уже говорили, что напоминало статус королевской власти на Западе, в том числе во Франции, где правитель считался «императором в своем королевстве»[74].

Были и другие признаки произошедших изменений. Поскольку Византия желала видеть себя подобной целому миру, описания ее территорий и границ редко встречаются в византийских источниках. Опираясь на административный аппарат, император мудро правил, пребывая в своем дворце под защитой крепостных стен Константинополя. Однако со временем василевсы выходят из роскошных дворцов и начинают все больше перемещаться по империи, посещая свои земли, бывая даже на границах, как это происходило при Комнинах в XII в. В «Книге церемоний», составленной по воле императора Константина VI Багрянородного (944–959) и представляющей собой трактат по внешней политике, можно найти подробные описания соседей империи и того, как с ними следовало уживаться, что еще раз свидетельствует о том, что византийские правители руководствовались принципами «реальной политики» (Realpolitik). Четкое установление границ снижало напряженность, определяя пределы внутреннего и внешнего мира в империи, но в то же время означало отречение от универсалистской идеологии, которая так никогда и не была открыто провозглашена. Для того чтобы прийти к взвешенному взгляду на эту империю, стоит рассматривать Византию как государство, в основу которого был положен имперский экуменизм, но по факту оказавшееся зажатым в собственных границах: власть претендовала на абсолютное господство над всем множеством народов, населявших империю, но не могла выйти за пределы своей территории. Таким образом, почти незаметно, но неуклонно мы переходим от идеи «императора мира» (unus imperator in orbe), к концепции «императора в своем мире» (imperator in orbe suo)[75].

Заключение