Империя

«Да ты коммунист, кретин!» — вырвалось у Хэлси, который в сильнейшем возбуждении вскочил с места, схватил со стола свою шляпу и поспешил к выходу. «Предатель святой идеи вегетарианства! — рявкнул ему вдогонку Энгельхардт, и еще: — Надутый, старообразный филистер!» Однако Хэлси этого не услышал, поскольку уже растворился среди пешеходов, снующих по шиферно-серой от дождя центральной улице Кэрнса; два-три раза он выныривал на перекрестках, а потом окончательно пропал из виду, не оставив после себя ничего, кроме разорванного на клочки листка бумаги с десятью или двенадцатью возможными названиями бутербродной пасты; клочки эти Энгельхардт, как мы помним, бросал под стол, а вечером — наш герой к тому времени уже уехал — хозяин пансиона смел их в одну кучу и (вместе с пакетиком целебной земли, намеренно «забытым» Энгельхардтом) отправил в духовку кухонной плиты… Отныне, поклялся себе наш друг, он будет питаться исключительно кокосами… Вы спросите: а что же клочки бумаги, в момент сгорания выглядевшие как черные розы, с сияюще-желтой окантовкой лепестков?.. На тех обрывках еще можно было разобрать: Vegetarians Delite; потом несколько зачеркнутых названий, среди них Veggie’s Might, Yeastie и Beast-Free; и наконец — выведенное твердой рукой, два раза подчеркнутое и отмеченное угловатым восклицательным знаком, слово Vegemite.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

VII

Теперь мы хотим поговорить о любви… Возвратный путь под проливным дождем был печальным. Всю эту тоскливую неделю океан оставался свинцово-серым, и лишь незадолго до того, как на горизонте показались берега Новой Померании, для Энгельхардта вновь засияло долгожданное солнце. Уже в Хербертсхёэ, у причала, нашего друга встречал юный Макели, который приплыл в парусном каноэ с Кабакона, чтобы дождаться в столице возвращения своего господина. Энгельхардт сходил по трапу на берег, чувствуя себя разочарованным и несчастным. Навстречу ему, то есть по направлению к привезшему Энгельхардта почтовому пароходу, шествовал тучный господин в светлом костюме, настроенный, похоже, не менее мрачно (это был Хартмут Отто, уже знакомый нам бесцеремонный торговец птицами, который теперь, проклиная все на свете, в который раз покидал Новую Померанию, направляясь к Земле Кайзера Вильгельма, поскольку здесь его снова коварно обманули, всучив дефектную партию перьев райской птицы). Эти двое друг друга не заметили.

Между тем Макели раскрыл над головой Энгельхардта дырявый зонт, чтобы защитить приехавшего от нещадно палящего солнца, взял у него из рук маленький саквояж и некоторое время молча шагал рядом, чувствуя, вероятно, что его господин пребывает в крайне подавленном настроении. Размышляя, как бы приободрить хозяина, Макели неожиданно вспомнил о молодом немце, ждущем Энгельхардта в отеле «Князь Бисмарк». Не стоит так расстраиваться, сказал на ломаном немецком Макели, тем более что приехал гость из Германии. «Что, правда гость?» — «Да, молодой светловолосый господин (он, кстати, не притрагивается ни к мясу, ни к рыбе) уже больше недели сидит в отеле и ждет возвращения Энгельхардта из Австралии». — «Быть не может, Макели! — крикнул Энгельхардт и встряхнул юношу за плечи. — Что же ты сразу не сказал? Гость! Ну и новость!»

Оставив радостно улыбающегося Макели там, где он был, Энгельхардт, не замечая луж, помчался по улице, обогнул плакучую смоковницу, осыпанную оранжево-красными цветами, взлетел, перепрыгивая через ступеньки, на веранду отеля… и, еще не успев перевести дух, оказался перед веснушчатым молодым человеком, который, в свою очередь, вскочил с плетеного дивана, заправил за ухо светлую прядь волос, отер влажные ладони о штаны и, криво усмехнувшись, представился: Генрих Ойкенс, вегетарианец, с Гельголанда… Дескать, для него это колоссальная, действительно колоссальная честь — наконец встретиться, так сказать, лицом к лицу с гениальным автором книги «Беззаботное будущее». Он долго экономил, чтобы из собственных средств оплатить путешествие, и наконец просто взял и приехал, не известив заранее письмом о своем прибытии, за что теперь просит прощения, но ведь он вообще за всю жизнь лишь однажды покидал Гельголанд, чтобы какое-то время учиться в Гамбурге; теперь, во всяком случае, он здесь, и он невероятно рад и хотел бы незамедлительно вступить в Солнечный орден, если, конечно, это возможно… Рыжеватый Ойкенс говорил без всяких пауз, не используя в своей речи точек и запятых; Энгельхардт же, слушая долгожданного гостя, чувствовал, как в душе у него поднимается несказанное удовлетворение — словно пузырьки воздуха в бокале с минеральной водой.