Империя

— Покрепче, чем в твоей паутине, сынок. — Густой сизый дым от тлеющей папиросы в руках депутата полностью окутал его лицо и скрыл от взоров прибывшей в сад делегации. — У нас все связано! Все на один коммутатор выходит! Так было и есть. И долго будет.

— А если я сам, — осторожно закинул новую удочку юноша, — совершенно независимо от тебя попытаюсь разобраться?

Лавр горько усмехнулся, и его высокий лоб рельефно прорезали несколько старческих морщинок. Он выпустил дым через ноздри, поморщился и бросил окурок себе под ноги. Притаптывать тлеющий уголек не стал, поднял печальный взор вверх, навстречу причудливо кудрявым облакам.

— Мне батюшка сказал: нет независимых! — огорошил неожиданным высказыванием собеседников Федор Павлович.

— Погоди, Лавр, — заморгал глазенками Санчо. — Какой еще батюшка?

— Поп! В духовники просится.

— Это что-то новенькое, — улыбнулся Мошкин.

Но Лавр уже вернулся к своей обычной манере общения, оставив в стороне излишние сантименты.

— Новенькое ли, старенькое — не разрешаю, и точка. — Для пущей убедительности он хлопнул кулаком по столу. — Свободны, господа, кроме Федора. — И, уже сфокусировав взор непосредственно на сыне, продолжил: — А ты бери сейчас мои данные и систематизируй на компьютере — сколько ребятни по скольку месяцев и лет в предварительном заключении гниют, какая статистика последующих приговоров, на какие сроки обвинительные… Процент заболеваемости, процент убийств и самоубийств, процент побегов и… так далее.

— Еще и «далее» есть?

— Граф не хватит, — заверил отпрыска Лавриков.

— Нет уж! — неожиданно запротестовала Клавдия, поднимаясь во весь рост и теперь взирая на сухощавого Лавра, как парящий в поднебесье коршун на потенциальную жертву. — Сегодня Федечка — мой. Твои тюремные проценты он и завтра посчитает, каникулы у него не кончились. А он мне в магазине нужен позарез. Единственный день, когда никто не помешает.

— Чего это вдруг? — недовольно отреагировал Федор Павлович.

Мало того что женщина вставляла ему палки в колеса по работе, так еще и лишила общения с сыном в предназначенный для этих целей выходной день.

— Не вдруг, а по необходимости, — сурово заявила Розгина. — Бухгалтерша как забеременела, так все запущено. Бесконечный токсикоз в отчетности. И без Фединого аудита я скоро сама на нарах окажусь.

Высказывание показалось Лавру забавным. Он невольно расплылся в улыбке, представив Клавдию в тюремной робе, гордо возлежащую на жестких нарах.

— Мы с Санчо будем тебя навещать, — клятвенно заверил он женщину. — И маляву пошлем, чтоб с авторитетами кушала.

Он громко рассмеялся, и даже Санчо, не удержавшись, позволил себе робкую, едва заметную улыбку. Вот только сама Клавдия не разделила веселья собеседника по этому поводу. Она свернула из пальцев фигуру в форме кукиша и, склонившись вперед, сунула ее Лавру под самый нос.

— Во! — громко произнесла она. — Не дождетесь! Федечка!

Она решительно зашагала по узкой дорожке вдоль яблоневых деревьев к домику. Федечка вопросительно взглянул на отца. Тот беспомощно развел руками в стороны.

— А я что? Тетя просит.

— Юноша! — тут же подхватил Мошкин. — Тетя просит.

Розгин уже было зашагал вслед за женщиной, но Лавриков проворно подался вперед и ухватил сына за руку.

— Но чтобы никаких… супермаркетов, — напомнил он сурово. — Чтоб даже в мыслях не было! Иначе всерьез накажу, как никогда не наказывал. Мне ваши головы пустозвонные на шеях нужны, а не в канаве придорожной… Коля где?

— В ночь уехал, — любезно подсказал гневному депутату Санчо. — Выходной законный у человека… Да я сам их отвезу, надежней так будет.

Последнее высказывание Александра заставило Лавра слегка растеряться.

— А я, получается, один останусь?

— Получается.

— Не привык я один. — Федор Павлович виновато потупился, сконфуженный тем обстоятельством, что ему приходилось признаваться близким людям в собственных слабостях.

— Да ладно, папа, — улыбнулся Федечка. — Не бойся. В тиши потрудишься над законодательной инициативой. А если хулиганы — кричи. Тут соседей вокруг туча. Прибегут, помогут.

— А если по шее? — Лавр шутливо замахнулся на потомка.

— На шее — голова, — невозмутимо отреагировал тот. — Твоя любимая часть моего тела. Сам только что говорил о ее бесценности.

— Засранец, иначе не скажешь, — резюмировал Лавриков. — И речь шла не о ее бесценности, а о ее пустозвонности.

— Это уже детали. — Розгин пожал плечами.

Они одновременно засмеялись, а спустя всего секунду к их веселью присоединился и Мошкин, ухая при этом, как филин.

Глава 11

Водители многих новомодных и, как им казалось прежде, достаточно быстрых иномарок с удивлением взирали на то, как стремительно и энергично обходил их хваленый автотранспорт на загородном шоссе черный «бьюик» выпуска шестидесятых годов. Разглядеть пассажиров в салоне было невозможно. Не позволяли тонированные стекла.