Империя

— Так оно и есть. Помните вон там старое помещение государственного департамента? — Хэй неопределенно показал рукой в сторону того, что ныне стало частью громадного здания министерства финансов, сложенного из серого камня, которое целиком закрывало вид из Белого дома на Капитолий.

Старик кивнул.

— До сих пор у меня перед глазами губернатор Сьюард[43] — длинный нос, панталоны мешком, шагает туда и обратно и во рту вечно длиннющая сигара.

— Теперь я вместо него, и делаем мы теперь то, что делал он в своем маленьком домике.

— Все становится больше, — сказал старик без радости в голосе. — Раньше это был маленький поселок.

— Теперь это маленький город, — сказал Хэй и зашагал своей дорогой. Он радостно ощутил, как пронзительная боль из нижней части спины переместилась в левое плечо, где она доставляла куда меньшее неудобство. На секунду, даже долю секунды, он вспомнил, как это было — ощущать себя молодым, поднимаясь полукружием подъездной дорожки к портику Белого дома, где тридцать три года тому назад он, совсем еще мальчишка, служил личным секретарем президента Линкольна. Каким-то образом за этот смутный промежуток времени пришло и ушло целое поколение, и быстроногий юноша превратился в еле плетущегося старика.

Перед портиком Хэй остановился, посмотрел на окно кабинета, который он занимал тогда на пару со старшим секретарем президента Джоном Г. Николэем; он словно надеялся, что сейчас из окна выглянет он сам, с лихими усами, и взглянет на себя будущего с… отвращением, подобрал он точное слово. В отличие от многих стариков, он не забыл, каким был в юности. Тот юноша еще существовал, надежно упрятанный под старческой оболочкой.

Карл Лефлер, главный швейцар, поджидал его; очевидно, телефонная связь между Белым домом и шедевром мистера Мюлле работала исправно.

— Мистер секретарь, сэр. — Коренастый немец (в его время привратниками служили только ирландцы) провел Хэя в холл, где огромная, удивительных размеров ширма от Тиффани, фантастическое изделие из цветного стекла и затейливых латунных перемычек, поднималась от мозаичного пола до украшенного лепниной потолка — вклад элегантнейшего из президентов, Честера Алана Артура[44], отважившегося сделать то, чего хотели, но на что не решались все другие президенты. Он возвел эту перегородку, чтобы скрыть официальные апартаменты — Красную, Синюю и Зеленую гостиные — от глаз множества людей, приходивших к президенту по делу; личный кабинет и жилые покои, как и раньше, во времена Линкольна, располагались на втором этаже, куда вела ветхая старая лестница слева от входной двери. Хэй заметил, что тяжелые перила темного дерева ярче, чем обычно, поблескивали от пота нервных ладоней соискателей должностей. И в данный момент больше десятка людей спускались и поднимались по лестнице.

Подведя Хэя к лестнице, швейцар сказал:

— Мистер Маккинли у себя в кабинете. — Как будто президент мог быть в котельной. Хэй вдруг подумал, что он не поднимался по этой лестнице с линкольновских времен. Хотя при президенте Хейсе[45] он занимал должность заместителя государственного секретаря, его ни разу не вызывали к президенту. Так, сопровождаемый сонмом духов, не в последнюю очередь своим собственным, Хэй вошел в длинный коридор, разделявший второй этаж на официальную, восточную часть, где он теперь находился, и личные апартаменты — в западной. Овальная библиотека, это ничейное пространство посередине, повторяло овальную форму Синей комнаты внизу. Верхнюю овальную комнату Линкольн использовал как гостиную; другие президенты устраивали там себе кабинет.

Коридор остался таким же; иным стал мир. Там, где когда-то были газовые фонари, горели электрические лампы, и провода во всех направлениях пересекали обшарпанные стены. К счастью, не радующие глаз оранжереи в избытке поставляли цветы и растения, и они стояли на всех столах и во всех углах, поэтому запах табака и виски, извечно сопутствующий политическим деятелям, был едва уловим среди многочисленных роз. Энергичные современные молодые люди с решительным видом направлялись в приемную, где ежедневно собирались просители. Впечатление бурлящего современного делового центра в какой-то мере сводил на нет пол: он не только скрипел от каждого шага, но и вибрировал всякий раз, когда по улице проезжал трамвай. Термиты, подумал Хэй, и понял, что вернулся домой.

Он вошел в свой старый кабинет, выходящий теперь окнами на его собственный дом на другой стороне Пенсильвания-авеню, и был слегка разочарован, когда с ним поздоровался не он сам, молодой, а Джордж Б. Кортелью, второй секретарь президента.