Империя

— О, она вам солжет. Чтобы сохранить лицо. Они все так делают. — В этот момент Дел взял Каролину под руку, но прежде чем они успели уйти, миссис Бингхэм нанесла последний удар.

— Мистер Хэй может все рассказать вам о мадемуазель Кассини. Он посылает ей цветы.

Дел нервно закашлялся. В Вашингтоне, когда мужчина посылает цветы незамужней женщине, это означает ухаживание.

— Я об этом не знала, — сказала Каролина.

— Мне просто жаль ее, бедную девушку. — На ходу он поклонился мадемуазель Кассини и прошептал Каролине: — Отец попросил меня не спускать с русских глаз.

В экипаже по дороге к дому Каролины Дел рассказал ей, что вопреки тому, что говорил ему Понсефот, дела англичан в Южной Африке складываются далеко не гладко.

— Буры вступили на тропу войны, и это нам на руку.

— Разве мы, во всяком случае твой отец, не занимаем пробританскую позицию?

— Конечно. Но нам нужно думать о договорах. Когда дела у англичан идут хорошо, они как бы по привычке нам противодействуют. Когда их дела идут плохо, они очень податливы. Это значит, что они без проволочек примут отцовский договор.

— А сенат?

— Почему бы нет? Там об этом позаботится Лодж, к тому же президент пользуется популярностью.

— Но в будущем году выборы…

Дел смотрел в окно на здание министерства финансов, напоминавшее под дождем гранитную гору.

— В Нью-Йорке говорят о связи Блэза с француженкой, которая много его старше.

— Мадам де Бьевиль? О, я ее знаю. Она очаровательна. Они старые друзья.

— Но ведь она замужем?

— Не слишком всерьез, — сказала Каролина. — К тому же она овдовела. — Каролина всегда чувствовала себя обязанной вести себя с большей осторожностью, чем обычно, когда затрагивались подобные темы. Действительно ли американцы верят в то, что они говорят, или просто боятся зловещего большинства, чье невежество и энергия задают тон в обществе? На публике американцы неизменно делают вид, что брак не только свят, но и означает официальный конец всяких романтических отношений. Хотя она постоянно слышала, и не только от миссис Бингхэм, о неудачных браках, во имя респектабельности адюльтер крайне редко назывался их причиной.

Дел поддержал ее осторожность, не вполне отвечающую среде, в которой она воспитывалась:

— Блэз должен помнить, что Нью-Йорк это не Париж. У нас здесь другие стандарты.

— А мистер Херст?

Дел покраснел.

— Во-первых, он вне общества. Во-вторых, насколько известно, там всегда присутствует компаньонка. И самое главное — он боится матери, а деньги у нее.

Каролина мрачно кивнула в такт пасмурному ноябрьскому вечеру.

— Она снова напала на жилу, на сей раз серебряную.

— Медную. В Колорадо.

— Она снова дает ему деньги.

— Чтобы купить «Трибюн»? — Дел с любопытством посмотрел на Каролину. Она знала, что ее издательская деятельность его озадачивает, более того, он воспринимает ее, наверное, как скандальную прихоть. Дамы такими вещами заниматься не должны. И в самом деле, дамы здесь не заняты ничем, кроме своего дома и ношения драгоценностей, которые дарят им джентльмены-мужья не в знак любви или верности, но платежеспособности в стране, где люди нападают время от времени на золотые жилы.

— О, я никогда ее не продам. Тем более, что взоры его сейчас устремлены на Чикаго. Ему нужен Средний Запад. Вообще-то говоря, ему нужно все.

— Как и тебе? — улыбнулся Дел.

Но Каролина восприняла его вопрос серьезно.

— Я хочу, — сказала она, — чтобы мне было интересно. Для женщины это нелегко. Особенно здесь.

Глава шестая

1

Двадцатое столетие началось, по версии Хэя, и еще не началось, согласно Руту, первого января 1900 года. Хотя в минуты досуга Джон Хэй для тренировки выводил цифру «19», ему было нелегко распрощаться со знакомой, в чем-то даже утешительной цифрой «18», под знаком которой он появился на свет и прожил уже более шестидесяти лет, в пользу зловещей цифры «19», которая уж во всяком случае отметит его уход. В лучшем случае впереди у него не более десяти лет; в худшем, когда начинались боли, он молился о скорейшем избавлении.

Хэй и Клара завтракали вдвоем в застекленной нише громадной обеденной залы с видом на Лафайет-парк и Белый дом позади него. Парк был весь покрыт снегом, шедшим всю ночь. На подъездной дорожке Белого дома чернокожие посыпали снег опилками. Умиротворенная чужими трудами, Клара ела с аппетитом. Хэй едва прикасался к еде. С течением времени она становилась все обширнее и обширнее, он — как бы сжимался. Еще одно столетие, и она, если дело пойдет такими темпами, заполнит собой всю комнату, он же превратится в ничто. На столе между ними лежала телеграмма из Парижа от Генри Адамса. «Выплываю из Шербура 5 января».