Империя Александра Великого

Обе школы считали, что больше нет грека и варвара, иудея и язычника, человека связанного или свободного. Все они были, по существу, космополитичными и, значит, в отличие от предшествующих систем Платона и Аристотеля, подходили для всего мира, говорящего по-гречески, помимо истинных потомков Елены Прекрасной. Но все же в этом отношении существовала некоторая разница. Учение Эпикура, афинянина по рождению, больше подходило любящему удовольствия, утонченному, эгоистичному и интеллектуальному греку. А более суровая школа Зенона, основанная пришельцем с Кипра и продолженная чужеземцами, в основном из Юго-Восточного Леванта, имела строгий полувосточный аспект и нашла сторонников среди тех внешних эллинистов, которые имели более мрачные взгляды на человеческую жизнь и перспективы. Интересно, что очень немногие «чистопородные» греки становились стоиками. У этой школы последователи находились в основном в Киликии, где стоическое мышление долгое время преобладало в Тарсе, что, безусловно, известно читателям, изучавшим стоические аспекты учений святого Павла. Стоиков было немало в Пергаме и в Македонии при царе Антигоне Гонате. Мало-помалу они завоевали Рим, где эта философия наконец взошла на императорский трон вместе с Марком Аврелием. Примечательно, что, хотя стоики учили, что мудрый человек полностью независим от всего мира и презирает человеческую политику, которой занимаются глупцы, они были готовы теоретизировать для простонародья и направлять общественную деятельность, если подворачивалась возможность. Поскольку они действовали опираясь на голый принцип, обособленно от любви, ненависти и личных интересов, то временами становились самыми опасными и отчаянными из непримиримых. Такими были советники царя Клеомена из Спарты, с которым мы еще встретимся, Гракхов в Риме; таким был Брут, сыгравший столь печальную роль в трагедии Юлия Цезаря.

Стоики не всегда были квиетистами (то есть последователями квиетизма), но этого нельзя сказать об эпикурейцах и скептиках, которые утверждали, что любое вмешательство в политику является лишь источником беспокойства и раздражения для мудрого человека, а значит, его необходимо избегать, как зла. Поэтому они сторонились общественной жизни и увели вместе с собой многих способных и думающих людей, которые должны были повлиять на сдерживание междоусобной борьбы, внедрение терпимости и гуманности. Соответственно, активное влияние философии вылилось в появление большого числа чистых теоретиков, которые верили в правление одного высшего человека и оправдывали его и таким образом отстаивали требование абсолютной монархии. Пассивное влияние философии заключалось в уходе из политики людей робких, осторожных и чувствительных и обращении их к достижению личного счастья.

Я пока ничего не сказал о школах Платона и Аристотеля. Они существовали в Афинах, так же как стоики и эпикурейцы, и были известны как академия или перипатетическая школа (говорят, что последнее название пошло от греческого слова перипатос — общественный сад, где учил Аристотель). В них работали высокообразованные и исключительно достойные люди, и в самом начале рассматриваемого периода, когда Афинами управлял Деметрий Фалерский (317–307 до н. э.), главой школы стал Теофраст. Главы обеих школ занимали положение как христианские епископы в Средние века — они посвящали все свое время весьма специфической работе и отрывались от нее, только чтобы помочь городу (если ему грозила большая опасность или он оказывался во власти кризиса) в качестве послов или миротворцев. Все главы школ, кроме эпикурейцев, достигали такого положения, если длительное время достойно руководили своими сторонниками, — Ксенократ, Менедем из Эретрии, Зенон и др. Поэтому довольно часто чернь, действующая под влиянием низменных эгоистичных мотивов, тем не менее почитала тех, кто живет более чистой и праведной жизнью. Если эпикурейцы никогда не достигли такого положения, то не только потому, что их систематический квиетизм не позволял им ни при каких условиях вмешиваться в общественную жизнь, но и потому, что их доктрина сильно пострадала оттого, что достижение удовольствий, как принцип человеческой жизни, превратилось в явную пародию. Повара и куртизанки, обжоры и дебоширы — все они могли не без оснований претендовать на приверженцев эпикурейства.