Империя Александра Великого

Примечательно, но не удивительно, что ни в одном из новых центров культуры, кроме разве что Александрии, не появилось по-настоящему оригинальной выразительной литературы. Такая литература идет прямо из людских сердец и возникает лишь на том языке, который выражает всю историю развития народа. Так было со старой греческой литературой. Но в новых эллинистических центрах греческий язык был искусственным растением, повсеместно развиваемым для торговли и общения — и только для этих целей. С таким же успехом мы могли бы ожидать появления, скажем, оригинальной французской литературы при дворах Германии, Польши или России, где довольно долго свободно говорили на французском языке. Вероятнее всего, в таких образовательных центрах, как Пергам, Родос или Таре, не было необходимости в новых книгах. В Афинах главы школ выплескивали в мир бурные потоки трактатов, но эти книги не были литературой в самом высоком и чистом смысле этого слова. Александрийские писатели творили во всех возможных стилях и размерах. Они считали, что каждый образованный человек должен уметь писать трагедии, лирические поэмы, гекзаметры, эпиграммы, причем на разных диалектах. Они проводили время в яростных литературных спорах, писали сатиры и памфлеты, мелкие критические статьи. Круг лиц, связанных с Мусейоном Александрии, был, наверное, таким же узким, как сегодня преподавательский состав Оксфорда или Кембриджа. Тогда, как и сейчас, люди создавали тексты произведений и искали способы их улучшения, но только поле тогда было новым и с него можно было собрать большой урожай. Труды Аристарха, к примеру, стали целой эпохой в развитии литературы — благодаря ему до нас дошли произведения древних греческих поэтов. Школой Аристарха труды старых мастеров были не только исправлены и очищены, но, и это главное, объяснены. Первой работой были поэмы Гомера — своего рода библия греков, а потом труды Гесиода, Пиндара, Аристофана, Софокла. Благодаря комментариям, составленным, когда их смысл был еще доступен, мы понимаем бесчисленные загадки словаря и аллюзий, которые иначе так навсегда и остались бы неразрешимыми. Если читатель желает в этом убедиться, ему достаточно посмотреть схолии к произведениям Аристофана, полученные от александрийцев из вторых или третьих рук. Вместе с тягой к рассказам и повествованиям о личных приключениях, о которой уже говорилось, пришла склонность к мемуарам, таким как воспоминания Арата или иссушенных солнцем Птолемеев, из которых историки черпали пикантные детали, так забавляющие нас у Плутарха. Может быть, поэтому этот историк имел большее влияние на мир, чем, скажем, Фукидид. Его труды носят характер биографичный, личный, современный. Автор не гнушается деталей, которые ранние историки опускали, считая недостойными. В ту эпоху люди увлекались древностями, исследованиями старых обычаев и их происхождением. Подобное становится популярным, только когда люди устают и начинают оглядываться назад, пытаясь отвлечься от своего недовольства настоящим.

Такие исследования, а также более близкое знакомство людей с разными религиями и культами привели к возникновению интереса к философии религии и, естественно, к прогрессу скептицизма, поддержанного философским скептицизмом школ. Последним было все равно, в какого бога верить, да и цари проявляли терпимость к самым разным верам, так что люди постепенно стали считать их обычной модой. Этот продвинутый скептицизм нашел свое отражение, к примеру, в труде Эвгемера из Мессены (ок. 300 до н. э.), который смело заявлял, что все боги были обожествленными людьми, а вера — влияние жуликов на глупцов. Насколько модной была эта книга, доказывает ее перевод на латынь Эннием, причем в то время, когда Рим был далек от подобного отношения. Если бы такой труд принадлежал перу римлянина, его наверняка в рассматриваемый период (ок. 200 до н. э.) с проклятием изгнали бы из государства, но римляне были готовы терпеть все греческое, как оправданное цивилизованными народами.

Самой удивительной чертой этого сложного мира было развитие реальной науки. Немалые шаги вперед сделали медицина, хирургия, ботаника, а также математика и механика. Мы с изумлением читаем у Атенея рассказ о гигантских судах, которые строились в Сиракузах и Александрии, вмещавших царей, придворных и совмещавших удобства дворца и роскошь парка на воде. Нельзя забывать и об Архимеде и его защите Сиракуз (212 до н. э.), которая доказывает, что механика того времени достигла достойного уважения даже с позиций нашей современной науки.

Глава 24 ПОСЛЕДНИЕ НЕЗАВИСИМЫЕ ПРАВИТЕЛИ ИМПЕРИИ. СУДЬБА АНТИОХА III И ПТОЛЕМЕЯ IV ФИЛОПАТОРА

Читатель, вероятно, уже убедился в удобстве хронологических таблиц. Приведем еще одну.