Империя ангелов

Я должна избавиться от маминого влияния. К тому же на меня удручающе действует ее профессиональная траектория. В нашем ремесле она уже считается «старушкой», ее снимают только для каталогов почтовых продаж. Дома мама теперь глушит виски, ставя себе кассеты с фильмами ужасов. Не хватало брать с нее пример!

Похоже, я поняла правила нашего ремесла: в нем быстро поднимаются наверх и так же быстро падают, но чем выше поднимешься, тем больше шансов закрепиться наверху.

Мне надо забраться высоко-высоко. Стать Мисс Вселенной. Вместе с этим титулом я завоюю пожизненный пропуск в лучшие агентства топ-моделей и смогу заполучить и использовать любого мужчину, какого только захочу.

В питании я крайне аккуратна. Ем много овощей – это клетчатка, много фруктов для смягчения кожи, пью много минералки для вымывания сахаров и жиров.

86. Жак, 17 с половиной лет

Устный экзамен по философии на степень бакалавра. Вопрос: «Существует ли свобода мысли?»

Выслушав меня, экзаменатор сказал:

– Вы упомянули дзен, буддизм, даосизм… Но незачем искать примеры в Азии. Перечитайте Монтеня, Спинозу, Ницше, Платона, и вы убедитесь, что они все поняли.

Я нервничаю:

– В восточной мысли мне интересна ее склонность опираться на опыт пережитой духовности. Когда монах целый час остается неподвижным, чтобы добиться пустоты в голове, когда йог замедляет себе дыхание и сердцебиение, когда даосист хохочет до обморока, это не просто фразы, а приобретенный опыт.

Экзаменатор пожимает плечами:

– Да ладно, я вовсе на вас не сержусь.

Говоря это, он разглаживает воображаемую складку на своем шикарном пиджаке.

Чувствую, как во мне вздымается волна, грозящая меня захлестнуть. Внезапно высвобождается древняя ярость. Этот человек воплощает все, что меня возмущает с самого детства. Всех этих самопровозглашенных всезнаек, преисполненных самоуверенности и не желающих слышать ничего нового, способного поставить под сомнение их жалкое самосознание. У этого экзаменатора самодовольный вид человека, наделенного крохотной властью и намеренного пустить ее в ход, чтобы придать смысл его существованию. Глаза б мои таких не видели!

Я взрываюсь:

– Вы задали мне тему «существует ли свобода мысли», а сами ее запрещаете! Вы насмехаетесь над оригинальностью моих идей. Вас интересует одно: проверить, похоже ли мое мышление на ваше или способен ли я ему подражать.

– Ваше заблуждение прекрасно выразил Спиноза, сказавший, что…

– Ваше собственное мышление – всего лишь слабое подобие философии великих мыслителей, которых вы цитируете. А задавались ли вы вопросом, что думаете сами, если отвлечься от общепризнанных великих канонов? Приходила ли вам в голову хотя бы раз в жизни своя собственная мысль? Нет. Вы всего-навсего, всего-навсего… Я ищу худшее оскорбление. Вы – ксерокс!

Я выбегаю, хлопнув дверью. Впервые в жизни я позволил себе открытый бунт. Чувствую от этого отвращение к себе. Как этот серый экзаменатор умудрился заставить меня сорваться с петель?

Экзамен я завалил. Придется добиваться успеха в жизни без степени бакалавра.

Все больше чувствую себя «автономной крысой». Предпочитаю вывалиться из Системы.

Родители меня отчитывают. Им надоели мои причуды, моя лень. Мне предложены три варианта: бой, подавление, бегство.

Я выбираю бегство.

Назавтра я разбиваю свою копилку, считаю заработанное с продажи рассказов и уезжаю на поезде в Париж, взяв с собой только кошку Мону Лизу и компьютер. Ближе к вечеру нахожу студию на шестом этаже без лифта в районе Восточного вокзала. Девяносто процентов комнаты занимает кровать.

Мона Лиза бесится из-за отсутствия телевизора, скачет, как будто у нее истерика, указывает лапками на электрические розетки и на гнездо для антенны на случай, если я их еще не заметил.

Несколько дней без телевизора, и Мона Лиза впадает в прострацию. Она отказывается есть, отвергает мои ласки, больше не урчит, плюется при моем приближении.

Вчера я нашел Мону Лизу мертвой на столике, где мог бы стоять телевизор… Я хороню ее в заросшем общественном саду. Вместо надгробия водружаю на холмике дистанционный пульт, выуженный из мусорного бака. Иду сразу после этого в кошачий приют и беру Мону Лизу II, точную копию Моны Лизы I в юности: та же шерстка, тот же взгляд, тот же нрав.

В этот раз я не совершаю прежней ошибки. Экономя на еде, я собираю деньги на первый взнос за маленький подержанный телевизор. Он остается включенным с утра до вечера. Мона Лиза II возлежит перед экраном, томно моргая.

Наверное, это следствие общей эволюции вида. В моих кошках ничего не осталось от дремавших в них диких хищниц. Теперь это разжиревшие твари, привыкшие не к джунглям, а к телевидению и к гостиным с полом, покрытым линолеумом. Они отказываются от сырого мяса и пожирают один сухой корм.

Тем не менее кое-какое различие между двумя моими Монами Лизами я замечаю: первая любила шоу-викторины, вторая трясется от удовольствия, когда передают новости. Не знаю, почему этой кошке так нравятся войны, экономические кризисы и землетрясения. Не иначе, мне досталась извращенка.