Империя: чем современный мир обязан Британии

Это сработало. С помощью Лоуренса арабы начали очень эффективную партизанскую войну и перерезали турецкие коммуникации вдоль Хиджазской железной дороги от Медины до Акабы. К осени 1917 года они испытали на прочность турецкую оборону в Сирии, когда армия генерала Эдмунда Алленби прошла от Синая к Иерусалиму. Девятого декабря Алленби пригласил Лоуренса присоединиться к нему, когда тот, с надлежащим смирением, вошел в Святой город через древние Яффские ворота — пешком (“Да и как можно было поступить иначе, если Он так вошел сюда?”). Это был волнующий момент. После трех долгих лет военных неудач — наконец-то настоящая победа со всеми полагающимися атрибутами: с кавалерийскими атаками, бегущим неприятелем и молодым героем впереди. Романтически настроенным людям то обстоятельство, что Иерусалим теперь был в христианских руках, напомнило о крестовых походах — несмотря на то, что из-за неразберихи сдачу города первым принял повар-кокни, спозаранку пытавшийся найти яйца для завтрака [185].

* * *

К концу лета 1918 года стало ясно, что кайзеровская стратегия глобальной войны провалилась. В конечном счете, дело было не в том, что сюжет “Зеленой мантии” был выдумкой, а в том, что немецкая стратегия оказалась далека от реальности. Мировая война, Weltkrieg,была неосуществима, как и план поставить кубанских казаков под начало австрийского офицера, который был братом митрополита Галицкого, или столь же безумное предложение немецкого этнографа Лео Фробениуса склонить на свою сторону Лиджа Иясу, императора Абиссинии. Немцам были необходимы люди-хамелеоны вроде Лоуренса, способные понимать неевропейские культуры. Но для появления таких людей требовались столетия связей с Востоком. Типично дилетантским было немецкое посольство к эмиру Афганистана, пятнадцать участников которого пробирались через Константинополь, снабженные викторианскими атласами и замаскированные под бродячий цирк. Неудивительно, что антибританский джихад не привел ни к чему, кроме временного укрепления турецкого духа, и что арабский национализм оказался сильнее.

Война 1914-1918 годов была мировой, но исход ее решился в Западной Европе. Австрийцы, как и хотели, выиграли войну против Сербии. Немцы, как и хотели, выиграли войну против России и, кроме того, победили Румынию. С другой стороны, британцы и французы взяли верх над Османской империей, не говоря уже о Болгарии. Даже итальянцы в конечном счете победили Австрию. Но не это определило исход войны. Она должна была закончиться во Фландрии и Франции: именно там немцы весной 1918 года предприняли последнее решительное наступление, но когда оно провалилось, поражение стало делом времени, и дух германской армии, прежде высокий, начал слабеть. В то же время дела Британского экспедиционного корпуса после четырех лет кровавой бойни пошли на лад. С возвращением мобильности на Западном фронте, была наконец достигнута надлежащая координация действий пехоты, артиллерии и авиации. В мае-июне 1918 года британцы взяли в плен менее трех тысяч немцев. В июле, августе и сентябре количество пленных превысило девяносто тысяч. Двадцать девятого сентября 1918 года германское Верховное командование, опасающееся бунта, предложило перемирие, предоставив грязную работу по ведению переговоров о капитуляции прежде бездействовавшим немецким парламентариям.

Отчасти поэтому многие немцы не поняли, почему проиграли войну. “Некомпетентные милитаристы” и “ноябрьские преступники” [186]винили друг друга. На самом же деле поражение было обусловлено внешними, а не внутренними причинами: это был неизбежный результат попытки вмешаться в глобальный конфликт, не будучи при этом мировой державой. Учитывая огромную разницу в ресурсах, единственная загадка заключается в том, почему Британской империи потребовалось столько времени, чтобы одолеть Германскую.

* * *

Во время Версальской мирной конференции много говорили о новом мировом порядке, основанном на самоопределении и коллективной безопасности. Однако итоговый документ не содержал ничего нового: победителю — трофеи. Как выразился историк Г. А. Л. Фишер, мирные договоры прячут “грубость завоевания” под “покрывалом этики”.