Империя: чем современный мир обязан Британии

Все двери и окна были закрыты, поскольку воздух снаружи был как из духовки. Воздух внутри имел температуру в 104o [40oС], как свидетельствовал термометр, и был тяжелым, с неприятным запахом коптящих керосиновых ламп, и это зловоние, объединенное со зловонием местного табака, раскаленных кирпичей и иссушенной земли, заставляет сердца многих сильных людей уходить в пятки, поскольку это запах великой индийской империи, когда она превращается на шесть месяцев в пыточный застенок.

До изобретения кондиционеров воздуха Индия летом действительно становилась для европейцев сродни пыточному застенку, и их муки едва ли облегчали слуги с опахалами. Потеющие и проклинающие все на свете англичане хотели сбежать от изнуряющей жары равнин. Как они могли управлять субконтинентом, не подвергаясь ежегодно тепловому удару? Решение нашлось в предгорьях Гималаев. Там погода в разгар лета представляла собой сносную имитацию климата старой доброй Англии.

Было несколько высокогорных убежищ для вечно обожженных солнцем англичан — Дарджилинг на востоке, Утакамунд на юге, — но одно место было исключительным. Если вы в Дели сядете на поезд, идущий на север, в горный штат Химачал-Прадеш, то проследуете путем, который проделали многие поколения британских солдат и администраторов, не говоря уже об их женах и возлюбленных. Некоторые англичане отправлялись туда в отпуск, чтобы проветриться, развлечься и найти себе пару. Но большинство ехало потому, что ежегодно на семь месяцев Симла становилась столицей Индии.

Симла лежит на высоте чуть более семи тысяч футов над уровнем моря и на расстоянии более тысячи миль от Калькутты. Пока в 1903 году не была проложена железная дорога из Калки, попасть в Симлу можно было на лошади, на носилках или в паланкине. Если вода в реках стояла высоко, для переправы требовались слоны. Симла с ее захватывающими дух видами, соснами и мягкой прохладой (не говоря уже о случайных дождевых облаках) напоминает скорее Шотландское нагорье, чем Гималаи. В Симле есть даже театр Гейти [91]и готическая шотландская церковь (ее заложил некий Чарльз Пратт Кеннеди, построивший первый дом на возвышенности в 1822 году). Для викторианцев, наученных литераторами-романтиками идеализировать каледонские горы, Симла казалась настоящим раем. Горный воздух буквально приводил их в экстаз: “Казалось, эфир вошел в мои вены, поскольку я чувствовал, что я могу нырнуть с головой в самые глубокие долины или проворно прыгнуть с их обрывистых склонов с потрясающей легкостью”. Правители Индии быстро оценили по достоинству омолаживающий воздух. Лорд Амхерст посетил Симлу уже в 1827 году, будучи генерал-губернатором, а в 1864 она стала официальной летней резиденцией вице-короля.

Симла была странным мирком: отчасти Шотландия, отчасти Гималаи; отчасти средоточие власти, отчасти игровая площадка [92]. Этот мирок никто не понял лучше, чем Редьярд Киплинг. Родившийся в Бомбее в 1865 году, в первые пять лет своей жизни Киплинг проводил больше времени с индийской няней, чем собственными родителями. Он заговорил на хиндустани прежде, чем на английском, и возненавидел Англию, когда его послали туда в возрасте пяти лет, чтобы получить образование. Киплинг возвратился одиннадцать лет спустя, чтобы занять должность помощника редактора лахорской “Сивил энд милитари гэзетт”, которую он вскоре оживил потоком бойких стихов и рассказов из англо-индийской жизни, описываемой, по его словам, “без полутонов”. Проницательный начинающий репортер, Киплинг любил бродить в поисках материала по базарам Лахора (“чудесному, грязному, таинственному муравейнику”), обмениваясь шутками и торгуясь с лавочниками-индусами и мусульманами, продававшими лошадей. Это была настоящая Индия, и она пьянила его: “Жара, запахи масла и пряностей, и клубы дыма от фимиама из храмов, и пот, и темнота, и грязь, и вожделение, и жестокость, и, прежде всего, вещи чудесные, неисчислимые”. Вечерами он даже начал посещать опийные притоны. Чопорный человек, жаждущий риска, Киплинг считал, что наркотик — “сам по себе превосходная вещь”.