Империя: чем современный мир обязан Британии

Идея состояла в том, чтобы привлечь прилежных студентов (желательно Оксфорда или Кембриджа) к управлению империей сразу после первой ступени обучения. Их год или два натаскивали бы в правоведении, языках, индийской истории и верховой езде. Заметим, что ИГС виделась малопривлекательной cr`eme de la cr`eme [96]Оксфорда и Кембриджа — лучшим студентам. Индию, как правило, выбирали те, кто не мог рассчитывать на особенный успех на родине: умные молодые сыновья провинциальных профессионалов, которые желали попытать счастья ради престижной работы за границей — такие, как девонширец Эван Макхоноки. Его двоюродный дед и старший брат служили в ИГС, и именно их письма домой убедили его, что “путь к счастью ведет на Восток”. В 1887 году, после двух лет зубрежки, Макхоноки сдал экзамен ИГС, но отправился в Бенгалию лишь после нескольких лет в Оксфорде, где он изучал индийскую историю, право и языки и сдал по ним экзамены. Но это был еще не финал забега, поскольку первые несколько месяцев в Индии Макхоноки провел, готовясь к еще большему количеству экзаменов. После предварительного теста по хиндустани имя мирового судьи третьего класса Макхоноки было официально опубликовано в газете. К несчастью, он провалился на первых ведомственных экзаменах по гуджарати, индийскому праву, финансовому праву и бухгалтерскому учету (потому что голова была “полна намного более интересными делами — моими первыми лошадьми, щенком фокстерьера [и] упражнениями в стрельбе по перепелам “), но он преуспел при второй попытке.

Макхоноки нашел жизнь мирового судьи (теперь второго класса), а затем и окружного коллектора, удивительно приятной:

Если не было какой-либо особой работы, то раннее утро проходило в конных тренировках, установке тента и т.п., в саду или с камерой. Дневная работа продолжалась с одиннадцати до пяти. После работы, до обеда, — игра в теннис и болтовня на веранде у коллектора… Представьте себе молодого ассистента, восседающего на лошади свежим утром в ноябре, после хорошего муссона… У него почти нет забот, у него на сердце легко, а вокруг виды такие, что только унылая душа может не откликнуться на них. Между деревнями, которые нужно объехать, недолгая охота — если позволит время… Много подсказок относительно того, что думает сельский житель, получены из разговоров между объездами или за наблюдением за тем, как кто-то плывет по тихому пруду.

Но у жизни чиновника-экспата была другая сторона. Была скука от выслушивания жалоб на ставку налога, когда “днем, в жаркую погоду, после долгого утреннего обхода (в лагере) и плотного завтрака, попытки не заснуть, пока записываешь показания или слушаешь, как местные зачитывают бумаги, причиняли почти физическую боль”. Кроме того, было одиночество единственного на сотни миль окрест белого человека:

Когда я только начинал, никто из моих сотрудников (лишь немногие из мамлатдаров, и больше никто в талуках [97]) не говорил на английском, и я редко встречал другого окружного чиновника. В течение семи месяцев я очень редко говорил на английском и был предоставлен исключительно самому себе.

Тяжелее всего была ответственность за управление буквально миллионами людей, особенно во время таких кризисов, как чума, которая посетила Бомбей в 1896 году или голод, разразившийся в 1900 году. Макхоноки позднее вспоминал, что тогда подошли к концу “счастливые безответственные дни. В последующие годы они были редко свободны от беспокойств, которые приносят чума и голод” [98]. Наконец в 1897 году наступила передышка: пост в Симле в качестве заместителя главы Департамента государственных сборов и сельского хозяйства. Именно там он смог оценить, что “вы были не маленьким человеком… а частью великой машины, работе которой вы имели честь помогать”.