Империя. Чем современный мир обязан Британии

В основном покончив с инфраструктурой, Маккуори сосредоточился на уменьшении зависимости колонии от импорта продовольствия. На берегах реки Хоксбери — вплоть до Голубых гор — были заложены “города Маккуори”. То были земли, идеально подходящие для выращивания зерновых культур и разведения овец. В таких городах, как Виндзор, Маккуори стремился реализовать свой замысел колониального искупления, предлагая по тридцать акров земли тем, кто уже отбыл наказание. Ричард Фитцджеральд был лондонским уличным мальчишкой. Будучи приговорен к пятнадцати годам каторги, Фитцджеральд скоро был отмечен за свою “выдающуюся работу и образцовое поведение”. Маккуори назначил его заведовать сельским хозяйством и складами в Виндзоре. Всего за несколько лет правонарушитель сделался столпом общества, владельцем паба на одной окраине города и строителем внушительной церкви Св. Матфея — на другой.

По мере того, как все больше преступников отбывало срок или зарабатывало досрочное освобождение, облик колонии менялся. Всего один из четырнадцати экс-каторжан предпочитал возвратиться в Британию, и к 1828 году свободных людей в Новом Южном Уэльсе стало больше, чем преступников. Некоторые из бывших рецидивистов быстро стали нуворишами. Сэмюэль Терри был неграмотным манчестерским рабочим, которого сослали на семь лет за кражу четырехсот пар чулок. Освободившись в 1807 году, он обосновался в Сиднее и заделался трактирщиком и ростовщиком. Терри в новой роли был столь успешен, что уже к 1820 году владел девятнадцатью тысячами акров земли (около десятой доли угодий, находившихся во владении всех остальных бывших преступников). Он остался в истории как “Ротшильд из Ботани-Бей”. Мэри Рейби, увековеченная на австралийской двадцатидолларовой банкноте, была сослана в Австралию в возрасте тринадцати лет за кражу лошади. Она удачно вышла замуж и преуспела в грузовых перевозках и торговле недвижимостью. В 1820 году ее состояние оценивалось в двадцать тысяч фунтов.

Маккуори к концу своего губернаторского срока нажил множество врагов. В Лондоне его считали расточителем, в то время как в Австралии находились люди, полагавшие его слишком снисходительным. Однако он мог с полным правом сказать:

Я принял Новый Южный Уэльс тюрьмой и оставил его колонией. Я нашел здесь праздных заключенных, нищих и чиновников, а оставил большое свободное сообщество, преуспевающее трудами преступников.

А что же с наказанием? Успех политики Маккуори означал, что Новый Южный Уэльс быстро становился преуспевающей колонией. Это также означало, что каторга более не была средством устрашения: теперь приговор был путевкой в новую жизнь, с перспективой большого выходного пособия в виде земельного надела. Начальник одной из английских тюрем был очень удивлен, когда пять заключенных-ирландок резко возразили против снижения срока своего заключения. Они дали ему понять, что предпочли бы каторгу — и Австралию.

Это не значило, что каждый преступник мог последовать плану Маккуори. Что, например, делать с закоренелыми злодеями? Строить тюрьму в тюрьме. В начале своей деятельности в качестве губернатора Маккуори отказался от использования адского острова Норфолк и продолжил отправлять рецидивистов на Землю Ван-Димена (теперь остров Тасмания) и в Мортон-Бей в Квинсленде. Чарльзу О'Харе Буту, начальнику лагеря в Порт-Артуре (Тасмания), предоставили свободу действий, чтобы вершить “законное возмездие вплоть до крайних пределов человеческой выносливости”. В районе Мортон-Бей Патрик Логан регулярно “потчевал” подопечных бичеванием. После того как остров Норфолк вновь стал тюрьмой, новых рубежей жестокости и садизма достиг Джон Джайлс Прайс. После порки он привязывал людей к ржавым железным кроватям, чтобы гарантировать заражение ран. Немногие в Британской империи заслужили такую смерть, какую Прайс принял от рук, молотов и ломов каторжников в карьере Уильямстауна в 1857 году.

* * *

Но жестокое обращение с рецидивистами в Австралии блекло в сравнении с тем, как обходились с аборигенами, которых в 1788 году насчитывалось около трехсот тысяч. Как и индейцы, они стали жертвами “белой чумы”. Колонисты принесли с собой инфекционные болезни, к которым у аборигенов не было иммунитета, и сельское хозяйство, что потребовало изгнания кочевых племен с их охотничьих угодий. Овцы для Австралии были тем же, чем сахар для Вест-Индии и табак для Виргинии. К 1821 году в Австралии было уже 290 тысяч овец. Они наводнили буш, где аборигены в течение многих тысячелетий охотились на кенгуру.