Империя. Чем современный мир обязан Британии

Вся масса воды переливается целиком через край водопада, но десятью или более футами ниже вся эта масса превращается в подобие чудовищной завесы гонимого метелью снега. Водяные частицы отделяются от нее в виде комет со струящимися хвостами, пока вся эта снежная лавина не превращается в мириады стремящихся вперед, летящих водяных комет… Каждая капля воды Замбези производит впечатление обладающей собственной индивидуальностью. Она стекает с весел и скользит, как бисер, по гладкой поверхности, подобно капелькам ртути на столе. Здесь же они предстают перед нами в массе, каждая капля с продолжением в виде чистого белого пара, и стремятся вниз, пока не обратятся в облака брызг[67].

Это был “вид настолько прекрасный, что, должно быть, заглядываются и ангелы небесные”. Эти чувства помогают объяснить переход Ливингстона от миссионерской работы к исследованиям. Одиночка, время от времени даже мизантроп, он явно нашел гораздо большее удовлетворение в том, чтобы тащиться тысячу миль через внутренние районы Африки ради прекрасного вида, чем прочитать тысячу проповедей ради единственного неофита. Однако явная красота водопада Виктория лишь частично объясняет волнение Ливингстона. Ведь он всегда настаивал, что путешествует с целью найти способ открыть Африку для британской торговли и цивилизации. И, казалось, он отыскал ключ к осуществлению своего великого замысла в самой Замбези.

Ливингстон предполагал, что за водопадом Виктория Замбези, текущая в океан, должна быть пригодной для судоходства на протяжении примерно девятисот миль. Следовательно, она могла стать дорогой, по которой торговля и цивилизация проникнет во внутренние районы Африки. А после того, как местные “суеверия” развеются, пустит корни и христианство. Распространяясь внутри страны, законная торговля подорвала бы работорговлю, создавая условия для свободного труда африканцев. Короче говоря, Замбези была — должна была стать — путем, начертанным Господом.

Очень кстати около водопада Виктория нашлось место, подходящее для британских переселенцев: плато Батока. Это была “открытая холмистая местность, заросшая невысокими травами, — такую поэты… называют пасторальной”. Кроме того, здесь росли “в изобилии пшеница превосходного качества” и другие разнообразные “злаки и превосходные корнеплоды”. Здесь, верил Ливингстон, его соотечественники (в идеале бедные, но стойкие шотландцы вроде него самого) смогут основать новую британскую колонию. Как и многие путешественники до и после него, он считал, что нашел Землю обетованную. Но она должна была стать Эльдорадо как в культурном, так и в экономическом отношении. От населенного белыми колонистами плато Батока расходились бы концентрические круги цивилизованности и целый континент очистился от суеверия и рабства.

Помня о необходимости включить свою новую колонию в имперскую экономику, Ливингстон даже подобрал сельскохозяйственную культуру для колонии. Хлопок, который можно было вырастить там, уменьшил бы зависимость британских текстильных фабрик (вроде той, где он провел свое детство) от хлопка, выращенного американскими рабами. Это был смелый план, учитывавший не только торговлю, цивилизацию и христианство, но также свободную торговлю и свободный труд.

* * *

В мае 1856 года Ливингстон отправился в Англию с новой миссией. На сей раз, однако, он намеревался обратить в свою веру британскую общественность и правительство, а “доброй книгой”, которой он торговал вразнос, были его собственные “Путешествия и исследования в Южной Африке”. И на сей раз обращение произошло мгновенно. Он был осыпан наградами и почестями, даже получил аудиенцию у королевы. Что касается книги, то она стала настоящим бестселлером: за семь месяцев было продано двадцать восемь тысяч экземпляров. В “Домашнем чтении” сам Диккенс посвятил ей восторженный обзор.