Империя Четырех Сторон

Диего тут же принялся вписывать цифры в третью колонку, для которой он заранее подготовил место на желтоватой поверхности пергамента. Во второй колонке были указаны золотые песо, которые предполагалось раздать соратникам. А в первой в столбик были выписаны их имена. Что касается золота, то с каждым из солдат его доля обсуждалась заранее. Неутвержденной и не расписанной пофамильно оставалась часть выкупа, состоявшая из серебра. Ведь само количество драгоценного металла – пятьдесят тысяч марок в серебряных слитках – впечатляло не только на первый взгляд, но даже и на слух. Любой испанец потеряет дар речи, пытаясь выговорить эти слова: «пятьдесят тысяч марок в слитках». Попробуйте произнести: ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ МАРОК СЕРЕБРА! Прислушайтесь к себе, и вы почувствуете, как от этих слов начинают вибрировать ваши мышцы – особенно в нижней части живота. И вот сказка о несметных сокровищах страны Эльдорадо становится былью. Но, правда, только для двухсот счастливчиков, терпевших страшные лишения новых земель не годы, а десятилетия. В список счастья, кроме монарха, пришлось внести еще и церковь. Что поделаешь, без них, братьев в серых и черных клобуках, проповедующих мир, согласие и взаимопонимание, не обходится ни одна война, даже такая странная, как та, которую ведет здесь старый командор Писарро. А ведь это, кажется, он первым назвал количество золота, которое собирался передать церкви. «Мне нравится число девять тысяч девятьсот девяносто», – усмехнулся он во время первого обсуждения размеров выкупа. И Диего просто вписал указанную командором сумму в список. А теперь Франсиско увидел, что в графе «католическая церковь» было написано: «Две тысячи двести двадцать песо».

– Где остальные деньги? – указал он пальцем на явную недостачу.

– Здесь, – поправил его де Альмагро. – Хуан де Соса взял себе остальное и сказал, что позаботится о церковных средствах.

Хуан де Соса был одним из первых священников, который согласился отправиться в неизведанные края. И, видимо, на правах первенства решил воспользоваться правом управления церковными деньгами. Хотя, как справедливо считал Франсиско, больше других в этой миссии рисковал брат Висенте, согласившись выйти на треугольную площадь и начать разговор с Атауальпой и его свирепой охраной.

– А почему я не вижу в этом списке нашего храброго монаха? – заметил де Альмагро как бы невзначай.

– Брат Висенте? – уточнил Диего и произнес: – Он отказался от своей доли,

– Что? Это еще почему?! – не удержался от возгласа Писарро.

Диего пришлось терпеливо объяснять командору, что, мол, монах долго размышлял над событиями до и после пленения столь могущественного и, одновременно, наивного императора, и затем пришел к выводу о том, что намерения конкистадоров были корыстными, а значит, противоречащими истинам Господа нашего Иисуса Христа и постулатам Святой Церкви. И в этой связи, не имея ни малейшего права судить деяния Церкви, он не выступает против того, чтобы конкистадоры передавали ей выкуп, но как служитель Церкви и ее малая часть отказывается от возможности обогатиться за счет поверженного императора этих земель.

– Ну что ж, – согласился Писарро, – его право. Мы не против свободы выбора.

Он мельком взглянул на строчку напротив своего имени и с удовлетворением отметил, что пятьдесят семь с лишним тысяч песо прекрасного инкского золота делают его одним из богатейших людей Испании.

Они продолжали обсуждать детали, касающиеся серебра Великого Инки. И Альмагро подумал, что Писарро ни разу его не спросил, доволен ли друг своей долей от выкупа Атауальпы. Конечно, после того, как список был составлен, Диего из старого солдата-конкистадора превратился в весьма обеспеченного сеньора. Но ему досталось в три раза меньше золота, чем командору. К тому же это золото он обещал разделить вместе с ветеранами конкисты, выполнявшими во время атаки его, де Альмагро, приказы.

Разве мог Франсиско не заметить эту несправедливость? Конечно не мог. И если бы его спросили, почему его близкий друг получает так мало по сравнению со своим командиром, он бы нашелся, что ответить. Ответ был заготовлен. Писарро многократно повторял про себя фразу: «Диего, если тебе мало, я готов отдать тебе половину моего богатства!» И командор верил, что поступит именно так. Но его друг ни о чем не спрашивал и ни о чем не просил. Поэтому командор не торопился делиться.

Все же алчность испанца имела свои пределы. На марше, в походе, преодолевая непролазные джунгли и с риском для жизни перебираясь через каньоны быстрых рек, он любил подбадривать своих людей рассказами о золоте, которое их ждет в далеком Эльдорадо. И тут же, когда кто-нибудь из испанцев робел на краю обрыва, шутил, что это не пропасть, а рытвина на их пути. «Самая большая пропасть, ребята, это алчность. Падать в нее можно всю жизнь, – говорил он, – и при этом так и не достичь дна».